Утренний туман приятно холодил лицо, оставляя невесомые капли на кончике носа и ресницах.
Все дышало спокойствием ноябрьской зари.
Феликс вывел лам из загона: они плюшевыми облаками высыпались на улицу, сонно сощурившись.
Он накинул на старшую из лам – Руви – уздечку и направился со стадом в горы. За спиной – связанная охапка сена и сумка с блокнотом. Ламы гуляют долго, вдумчиво осматривают территорию – пастуху нужно чем-то заниматься.
Белые, золотистые и коричневые комки пуха разбежались по плато, и Феликс сел на землю, скрестив ноги. Он достал из сумки блокнот, карандаш и принялся намечать штрихами портрет. Больше всего он любил писать людей.
Пока Феликс штриховал волосы и наносил тени, в голову лезли мысли.
Ему повезло жить в Охмет – маленькой уютной деревне. Он знал всех соседей – как заведено в любой деревне – мог зайти в любой дом и попросить помощи. И – как в любой деревне – детей здесь было с гулькин нос. Феликсу шестнадцать, столько же – Софе, Альберт на год старше. Вот и все сверстники.
Он не скучал – втроем было весело, ребята – в условиях отсутствия выбора – объединились, стали дружить, они поддерживали друг друга и все делали вместе.
Но в последнее время на его портерах стало появляться одно-единственное лицо.
Хитрый прищур, тонкие губы, острый нос и пушистые волосы – на него снова и снова смотрела Софиа, засевшая в мыслях и сердце. Каждое утро он просыпался с ее образом перед глазами, каждый вечер засыпал с мечтами о том, как они будут счастливы вдвоём.
Но мечта – она на то и мечта, несбыточная фантазия подросткового увлечения. Софиа не думает об отношениях с Феликсом. У Софии есть Альберт.
На бедного Феликса тяжело смотреть, если рядом – Альберт. Альберт, с его невыносимо серыми глазами, светлой копной волос и кожей цвета молочного шоколада. У Альберта прекрасное чувство юмора, он сыплет шутками и остротами через слово, иногда даже ругается – но ему идет; он умеет управлять лодкой; старший из них троих, очень сильный и крепкий.
Феликс все понимал, но легче от этого не становилось.
Он отложил блокнот в сторону и поцокал языком, приманивая лам; рассыпал сено по земле, и животные сбежались со всего плато – проголодавшиеся за ночь, нагулявшие аппетит. Феликс снова сел, прислонившись спиной к камню, и перевернул страницу. Надо нарисовать кого-то еще, хватит с него портретов Софии.
Но одно лицо стояло перед глазами. Светлые радужки фиалкового цвета, белые брови и ресницы, как снег; Софиа – альбинос. Когда она родилась, все были удивлены – мать и отец рыжие, как морковки, и старшая сестра Агнес – тоже. Решили, что ребенка коснулась луна – хороший знак, стало быть, будет спокойной и счастливой.
Со спокойствием, конечно, прогадали, но со счастьем – вряд ли.
Феликс попытался вызвать в памяти образ отца и нарисовать его – темные волосы, рога, загнутые назад, острые уши, аккуратная борода и широкие брови. Курта рисовать легко, он всегда улыбается и светится удовольствием, черты лица не искажены тревогой или страданиями.
В голову полезли воспоминания – и Феликс увяз в них, как в лесном болоте.
Около восьми лет назад Феликс практически не выходил из дома. У него были тяжелые, непрекращающиеся болезни после того, что ему пришлось пережить, он часто был слаб и почти все время кашлял – это ушло только через шесть лет после его появления в деревне.
Феликс не раз слышал историю о том, как отец его нашел.
Однажды зимой Курт отправился в лес – за дровами, чтобы растопить печь. Его жена Мелисса просила сделать ей теплую ванну, и Курт, любящий и заботливый, не смог отказать. Зайдя глубоко в чащу в поисках сухих, мертвых деревьев, он услышал громкий плач и пошел на звук. В переплетении древесных стволов, которые образовывали странный купол, он обнаружил пятилетнего мальчика, плачущего от страха и холода. Он забрал кроху к себе домой.
Курт поехал по соседним деревням и городам, чтобы найти родственников потеряшки, но никто ребенка не признал. Мужчина оставил его у себя – назвал Феликсом.
Ламы уже разбрелись кто куда – пришлось достать морковь и приманить животных обратно. Животные сбежались к Феликсу, едва завидев лакомство, и – закончив трапезу – отправились к стойбищу.
Там их уже ждала Агнес – кутаясь в шерстяной платок, она держала наготове ножницы.
– Вы сегодня дольше обычного, – заметила она и подошла к первой ламе, поцеловала ее в нос и принялась стричь шерсть. – Что-то случилось?
– Нет, просто замечтался. Нужна помощь? – он смотрел на ножницы, которыми искусно орудовали тонкие покрасневшие пальцы.
– Да нет. Беги домой, ты, должно быть, устал, – Агнес не отрывалась от своего занятия.
Феликс знал, что она работает целый день, искалывает пальцы до крови, покрывая очередную ткань замысловатой вышивкой, а раз в месяц встает ни свет ни заря и бежит стричь лам – все для того, чтобы прокормить семью.
– Или можешь к нам зайти. Там Софиа собиралась порисовать. Увидишь ее – попроси сначала убрать кухню и собрать теплые вещи на завтрашний выпас. Завтра будет ужасный ливень, но Гюнтер сказал, что до декабря лам надо выгуливать каждый день.
– Хорошо, – Феликс выбежал из стойла и окинул взглядом большой каменный дом. Здесь жил Гюнтер, самый богатый и предприимчивый человек в Охмет. Он унаследовал большое стадо лам от своих родителей и наладил производство шерстяной одежды, которую продавали в другие города.
Высокие окна открылись, и высунулась жена Гюнтера – Сив.
– Феликс, слышишь? Иди домой и напомни отцу про сегодняшнее собрание! – у нее был резкий голос с высокими нотками.
– Он помнит, – Феликс приподнял голову и серьезно взглянул женщине в лицо.
– Не спорь, иди скорее, – еще резче сказала Сив. – Всегда был послушным мальчиком, а как подрос – дерзить начал!
Феликс тяжело вздохнул и развернулся; с тоской окинул взглядом дом Софии и пошел в противоположном направлении.
* * *
Мокрая земля проминалась под ногами. Из окна виднелись Курт с Мелиссой – целовались и о чем-то разговаривали. Одиннадцатилетняя Хильда играла с жухлыми листьями, трясла ими в воздухе и беззвучно шевелила губами.
– Привет, малышка. Как дела? – Феликс подошел ближе и поправил ей шарф.
Хильда взглянула на него огромными глазами и еле заметно улыбнулась.
– Все хорошо. Как ламы?
– Все еще плюшевые, – Феликс усмехнулся и зашел в дом.
Курт разливал свежевыжатый яблочный сок по чашкам.
– Пап, привет. Привет, Мелисса.
– Как твои дела? Не замерз? – отец подошел и сгреб Феликса в охапку, щелкнул по носу. Что-то неуловимо напряженное было в его лице.
– Нет. Сив просила напомнить тебе, что сегодня собрание… А я пойду к Софии, ладно?
– Подожди, – Курт нахмурился, – не хочешь сегодня пойти со мной?
