Лучи восходящего солнца падали на стойку в трактире. В их свете виднелась пыль, которая, казалось, витала в хаосе, но если присмотреться, то частички образовывали линии, а линии – формы. Формы девушек, что кружились в диком, завораживающем танце, ради одного только зрителя. Он пристально следил за их движениями, его светло-карие глаза отливали неким демоническим светом, словно они видели нечто большее, то, что мог разглядеть он один.
– Может, выпьешь чего? Там вон женушка чаю заварила, верминского, хорошо бодрит после разгульных вечеров.
Голос трактирщика, мягкий и слегка хрипловатый, развеял видение. Мечтатель резко посмотрел на него, демонический свет еще не исчез из его глаз. Взгляд пронзил насквозь старика, он поперхнулся. Но тут же он увидел перед собой самого обыкновенного мужчину лет тридцати, с добрыми глазами и приветливой улыбкой.
– Ты же знаешь, я не люблю, когда меня будят, – грубоватый тихий голос его был скорее болезненным, чем родным.
– Но, мой господин, вы же сидите за стойкой в зале.
Постоялец с удивленным взглядом осмотрелся – и правда, он сидел на высоком стуле, в небольшом залу трактира, где помещались три средних стола на четыре персоны и один длинный, у дальней от входа стены, на шестнадцать персон. Обстановка казалась бедной, кроме деревянных крепких столов, да стульев к ним, не было ничего примечательного. Разве что чучело головы огромного вепря, что расположилось на дальней стене, прямо по центру, и размером в половину человеческого роста. Вопреки тому, что обычно чучела грозных животных – львов, гепардов, волков и кабанов – делают ощетинившимися, олицетворяя их ярость, здесь чудище улыбалось. История гласит, что этот зверь жил сотню лет назад в соседнем лесу. Несмотря на свои размеры, кабан был весьма добрым и проблем не вызывал, местные охотники его не трогали и относились как к достопримечательности, даже прозвали его Гарди, что со старого диалекта примерно означало «стражник». Да, его считали местным стражем. Когда охотники задерживались, стараясь добыть больше дичи, чем требовалось, тут как тут появлялся Гарди и, громко ревя и фыркая, он угрожал своими длинными острыми бивнями до тех пор, пока охотники не уходили восвояси, а потом он мог до месяца бродить у окраины леса, не впуская никого, как бы наказывая людей за излишнюю жадность. Маленьких озорных детей пугали им, мол, «будешь пакостить, как придет старый Гарди да утащит тебя в лес, и не найдет никто». Конечно же, молва об огромном кабане расползлась по окружным городам да селам, и приходили смельчаки, что хотели зарубить зверя, некоторых отваживали местные, а некоторых, особо храбрых, кто все же отправлялся в лес, никто больше и не видел. Гарди жил долго, намного дольше, чем остальные звери, но старость настигает всех, а может какая болезнь стала причиной произошедшему. Как-то раз при свете дня он вышел из леса и направился прямиком в деревню, чего он не делал вообще никогда. Громил он мелкие постройки да заборы, потоптал попавших на пути нескольких собак и свиней. Как бы не было жалко, но жители собрались вместе и извели зверя. Стоит сказать, что никого из людей он не тронул, да и сопротивлялся он слабо. Зверя похоронили на кладбище, а умельцы из шкуры, шерсти, зубов и клыков иных животных собрали копию головы доброго чудища и переименовали местный трактир, что стоял на окраине, в его честь – «В гостях у Гарди».
– И правда, от чаю я бы не отказался, – быстро проговорил человек уже не таким грубым, но скрипучим голосом, с трудом отводя глаза от чучела. – Пить эль после медовухи не к доброму утру, уж точно.
– Особенно если опустошать почти все запасы, – с улыбкой добавил трактирщик.
– Вот только не надо прибедняться, Ромонт, знаю я, какие у тебя запасы. Да и кто знает, когда еще я попробую лучший в Орионе эль.
– Только ли в Орионе? – послышался грозный женский голос.
В дверях, ведущих на кухню стояла женщина, уже в возрасте. Красивое, благородное лицо ее было изрезано морщинами, но большие голубые глаза сияли жизненной энергией. Она пристально смотрела на посетителя, скрестив руки на груди. Из кухни доносились разнообразные запахи готовящейся еды, что пробуждало здоровый аппетит гостя.
– Помнится мне, ты за него так и не заплатил. Немного не мало, а набежало двадцать пять серебряных, – добавила она.
– Двадцать пять? – человек скривил недовольную рожицу.
– Лина, солнышко мое, будь милосерднее. Филин помогал нам столько раз, думается, это мы все еще перед ним долгу, – заверещал старик.
– Да и головушка у меня болит сильно, после вчерашнего, и голод напал зверский, – Филин постарался принять жалостливый вид. Хотя голова на самом деле у него не болела, ему хотелось вызвать чувство жалости у хозяйки. – Вот чаю бы испить, да сочную ножку барашка попробовать и потом можно и о деньгах поговорить.
– Знаю я тебя как облупленного, никаких потом. Опять ведь зубы заговоришь да испаришься, черт знает на сколько. Ножку ему, видите ли, да чаю. – Лина сделала пару шагов вперед, размахивая полотенцем, переходя почти на крик. – Ты вчера выпил пять бочонков эля, куда только в тебя влезло столько, и целых две запечённых курицы! У тебя там вместо живота что? Бездонная пропасть? Да нам придётся новую партию эля заготавливать, а солод, травы, муку-то надо закупать! Они ведь не появляются из неоткуда, не говоря уже о мясе. А насчет помощи его я могу сказать, что все проблемы наши от него же и были.
– Столько лет прошло, а ты все так же прекрасна, когда злишься, – Филин загадочно улыбнулся, и, сунув руку в карман серых холщовых штанов, достал три золотых монеты, на которых был изображен лик императора Гора – первого правителя империи Арвензия, объединившего все пять человеческих королевств и королевство элемов в содружество, именуемое Орионом, что закончило войну, длившуюся многие десятилетия. На другой стороне был изображен символ содружества – шестиконечная звезда, с мордой медведя в центре. Монеты так и назывались – орионы, и были они трех разных типов: золотые, серебряные и медные. Со временем монеты распространились на все содружество и даже за его пределы, а в простонародье назывались по типу металла. Серебряные были в ходу в крупных деревнях и городах, медяки же требовались изредка, лишь для более точного обмена. Медяки не были популярны, потому как их часто подделывали, хоть настоящие были сделаны не полностью из дешевой меди, а из сплавов, что делало монеты более долговечными. Подделки отличались хрупкостью и коротким сроком службы, а проверить их подлинность могли не многие, поэтому торговцы предпочитали только серебряники и золотые.
