Мне плевать, что там вам наговорили эти придурки, с которыми я живу. Я работаю не в каком-то заурядном магазине в непосредственной близости от дома. Вообще-то, у нас магазин органических продуктов, о чем говорит написанное на вывеске: «M&A CORP: фитобар, гастроном, органические продукты».
Неважно. Это подразумевается.
Как бы то ни было, внутри очень светло, здание огромное даже по нью-йоркским меркам, а на самом видном месте красуется целый батальон блендеров «Витамикс» – в сумме четыре тысячи баксов, не меньше. Плюс ко всему мы можем предложить любые продукты, по которым с ума сходят богатые фетишисты. Ищете органические, выращенные без серных удобрений ягоды годжи по восемнадцать баксов за пакетик? Вы пришли по адресу. Нужен торт без глютена, сахара и красителей на следующий день рождения вашего ребенка-аллергика? Ага. У нас даже имеется смесь для выпечки пирогов с глютеном, и стоит она столько же, сколько и безглютеновая, что иронично. Видите, у нас приличный магазин, а не абы что, хоть мы и работаем круглосуточно, подчиняемся прагматичным владельцам-корейцам и держим кота по имени Густо. Еще раз повторяю: У нас. Приличный. Магазин.
И все-таки я жалею только об одном: о том, что этот чертов магазин органических продуктов так далеко от моего дома. Особенно когда ледяной ветер дует в лицо, пробирая до костей.
Я плавно и быстро провожу картой по считывателю в метро, готовясь к металлическому щелчку и удару по бедрам в наказание за просроченный проездной, но турникет меня пропускает.
На экране высвечивается надпись: «До 13.02».
Супер. Значит, карта перестанет работать с первым ударом часов в полночь дня моего рождения – в День святого Валентина. Хорошо, что я не очень суеверен и не склонен к чрезмерной тревоге. Я вру.
По путям пробегает крыса, задевает банку из-под «Ред Булла», и та звякает о рельсы. Пальцы моей правой руки так онемели, что просмотр паршивого видео на смартфоне превращается в астральное путешествие: я словно вышел из тела и смотрю через плечо незнакомца.
«Поступила в Колумбию на халяву!»
Надо бы сунуть омертвевшую ладонь в карман, но я не могу. Я обязан узнать, как она это сделала.
Потому что именно это – моя болезнь. Все мы по-своему больны, у безумия бесконечное множество вкусов, ну а что я? Я убежден, что следующее видео в автовоспроизведении YouTube ответит на все мои вопросы. Я верю (пусть никогда и не признаюсь в этом), что если буду смотреть, как до невозможности привлекательная, несмотря на щель в зубах, темнокожая британская девица, работая Instagram-моделью, пробилась в Колумбийский университет на бюджет, то та же фигня случится и со мной. Словно жизнь – это японский ужастик, в котором стоит тебе посмотреть похрустывающую пленку, и ты тут же окажешься следующим избранным. В моем случае это произойдет, как только этот тридцатиминутный портал поспешит к лучшей версии меня и вытащит из этой тундры.
Колледж.
У меня резко подскакивает давление от одного этого слова. Это одна из множества тем, которые я ни за что не поднимаю в разговоре с мамой – которая, кстати, азиатка, кореянка, если точнее. Из Южной Кореи, если это вас интересует. Женщина, которая переехала в Америку, когда ей было девять, и добилась улучшения своего социального положения. Судя по маминым рассказам, она пришла к успеху благодаря чистому упорству и, по-видимому, неисчерпаемому ресурсу целеустремленности. Только благодаря этому она стала врачом. И никакая щедрая тетушка из Вирджинии тут вовсе ни при чем. Мама ужасно этого хотела. Шла к цели непреклонно, стиснув зубы – так же сильно, как она презирает мою работу. То, как это выглядит со стороны. Внешний фасад. Меланин. Ей неважно, работаю я в магазине шаговой доступности, в магазине органической пищи или отрастил усы и подаю устрицы в самом изысканном ресторане Манхэттена, куда поставляют продукты напрямую с фермы. Она не хочет, чтобы я вообще работал в сфере услуг. Даже некоторое время. Она не для того проделала путь в семь тысяч миль, окончила колледж, а затем ординатуру, не для того работает анестезиологом в Пресвитерианской больнице Нью-Йорка, чтобы ее первенец занимался, как она выражается, «работой низшего уровня».
Для моего отца, пакистанца родом из Джерси (он всегда отвечает, что родился в Джерси, а не в Принстоне, хотя так было бы точнее), это не так важно. Несмотря на диплом Принстона о высшем инженерном образовании, он самый спокойный старик на свете. Серьезно, по сравнению с ним трава и то нервознее. Он вроде как мусульманин, но не молится по пять раз на дню, потому что постоянно медитирует с помощью своего условно-бесплатного приложения. Не ест свинину, говоря, что не делает этого по той же причине, по которой не ест осьминогов: свиньи – умные животные, они не лишены чувства страха. Может взять «Филе-о-Фиш» в «Макдоналдсе», но не потому, что он «халяль», а потому, что часто ел его в детстве. Пьет крепкий сидр и подливает «Бейлиз» в чай в рождественские праздники, а ведь это не просто «харам», но и жутко тривиально.
Короче говоря, с Пакистаном моего папашу почти ничто не связывает. Он сам так говорит. Родился и вырос на Восточном побережье, куда его отец, мой дада абу, приехал еще в семидесятые, чтобы преподавать гуманитарные науки. Это был большой шаг, огромная гордость для его семьи, все члены которой работали текстильщиками в Лахоре. Все шло по плану, пока мой папа не променял магистратуру на стартап в области видеоигр и не женился на моей маме. Мы отдалились от той части семьи. С тех самых пор, как тетушка Наз, папина младшая сестра, уехала на Тасманию. В буквальном смысле.
Но главная причина того, что отцу плевать, где я работаю, «следуя за своей мечтой» (это я его цитирую, серьезно), в том, что я мог бы работать хоть в НАСА, но люди все равно принимали бы меня за обслугу. Вообще, мы с папой не раз друг другу рассказывали, как в большинстве сетевых магазинов покупатели нас то и дело принимают за сотрудников. Это закономерность. Я знаю, что если случайно загляну в аптечный магазин в рубашке-поло, будь это даже Snow Beach от Ральфа Лорена, то у людей не раз хватит наглости спросить меня, где найти витамины или в котором часу аптека закрывается. Это же удивительно, если задуматься. Расизм – он как свет: одновременно и волна, и частица. За нами ведь следят в магазинах, как будто мы собираемся что-то украсть. Интересно, они думают, что мы воруем у себя на работе?
Поезд. Слава богу. Я нахожу свободное место. Смартфон в руке начинает вибрировать. Номер не определен. Вот только я точно знаю, кто это: любой, кому не лень выбить себе неопределяемый номер, кто звонит с 1-800 или подозрительно легко запоминающихся – типа 882-8888, – наверняка взыскатель долгов. Особенно если звонят в обед.
