28.02.1990г.
На улице снега почти нет. Лужи. По Филину ручью бегут разводья солярки. Запах еще тот. Уже две недели такая картина. Во вчерашнем номере газеты «Звезда» появилась заметка-запрос директору завода ДВП Мирау Петру Францевичу по поводу загрязнения ручья.
Переодеваемся. В слесарной мастерской запрессового отделения старшой – бригадир Толя Курочкин. Кроме него Юра Петруничев, Андрюха Ворошнин и Игорь Соколов. Заходит начальник цеха Ноженко и к Курочкину: «Давайте к машинам. Последний день месяца. Чтобы все работало». Я и иду к шлифмашине второй линии. Там уже Сергей Лукин. У него шестой разряд, как и у Курочкина. И в бригаде их право на конечный вывод по наладке и ремонту оборудования. И на гражданке существует субординация.
Смотрю – машина стоит. Рядом крутится оператор. Порвало и зажало шлифленту, натяжной вал не поднимается. И плохо работает редуктор. А замены-то нет! Кое-как при помощи ваги приподнимаем вал и выдергиваем обрывок ленты. Сергей говорит, что теперь просто надо оператору при подъеме вала, сбрасывать воздух противодавления. И точно. Вал хоть и медленно, стал опускаться и подниматься. Зарядили новую шлиф ленту и машина заработала.
Вскоре заминка на продольном рольганге. Там почти закатало ведомую звездочку. Заменить нечем. Бригадир обнаружил на одной из полок звездочку с подобным шагом зубьев и убежал заказывать в РМЦ. А мы, открутив натяжник, и, удалив пару звеньев на цепи, натянули её через закатанную звездочку в тугую так, что она перестала прыгать и перескакивать через зуб звездочки.
Пришли в слесарку. Помыли руки. Время десять часов тридцать минут. Поставили чайник. Но влетел Игорь Соколов: «На первой линии у главного насоса шлифмашины выдавило сальник. Масло бежит».
– Придется его снимать, – решает Лукин.
Я молчу. У меня нет права голоса. Как говорится: «В нашей коммуналке живешь – по-нашему заламывай кепку». Я ведь на подхвате.
– На сколько там ключи? – спрашивает Игорь, скорее всего сам себя, и продолжает: – Вроде, двадцать два на двадцать четыре. Пойду снимать.
– Зачем? – останавливает Лукин. – Чайку попьем и снимем.
А сам берет фонарик и идет на линию. Я следом. Мне интересно. Надо все знать. Но до места мы не добираемся. Навстречу бежит оператор и кричит: «Заело камеру охлаждения плит».
Подходим туда. Смотрим – шток правого цилиндра поднят, а левого – опущен. Разнобой. Сергей просит меня покрутить маховик насоса гидростанции в обратном направлении, а сам зажимает конечник. Я выполняю приказ старшего, но сам себя спрашиваю: «Для чего?» Вижу, что штоки цилиндров выравниваются. Включаем в работу гидростанцию и агрегат переворачивает плиту как положено.
– Что произошло? – пытаю Сергея.
– Плита попалась не стандартная, короткая. А оператор преждевременно отключил насос гидростанции и поэтому конечник дальнего цилиндра не успел сработать.
Сергей остается тут, а я иду к шлифмашине первой линии и вижу, что масло из головного насоса обильно вытекает через поврежденный сальник. Сообщаю подходящему Сергею. Он видит и сам. Молча направляется к пульту управления шлифмашины, а мне остается путь в слесарку, чтобы ждать дальнейших распоряжений. Туда вскоре заявляется и Лукин. Вдруг к нам вбегает мастер первой линии – женщина в черном свитере.
– Где Лукин Сережа?
– Вон, – показываем. Он как раз мыл руки.
– Надолго машину остановил?
– А как сделаем, но до обеда – точно.
– Как это? Сегодня последний день месяца.
– Да, там столько масла вытекло, – в свою очередь возмущается Лукин. – А кто таскать его будет?
В разговор включается Юра Петруничев. Он спрашивает Сергея:
– Ты остановил, машину? Так надо идти. Делать.
– Ладно. Вот чаю попьем…
Мастер:
– Так мы, за это время, хоть несколько кубов плиты наберем. Может включим, Сергей?
– А масло потом кто будет таскать? Если кто-то будет – включайте.
Петруничев кивает мастеру головой, что означает – «добро», а Сергея тихонько – шутливо журит: «Ну, ты и вредитель».
Попили чаю. Пошли. Хотели ускоренным темпом снять насос, не отсоединяя станину. Не удалось. Мешал вал. Пришлось брать насос вместе с ним. А когда все это принесли в мастерскую, то выяснилось, что импортный вал дал трещину. Аналогичной замены не было. Поставили отечественный насос. А у него скорость низкая. Тринадцать метров без нагрузки, с нагрузкой – восемь.
Опять все в слесарке, а я сперва долил масла в бак.
Тут бригадир объявил, что был Ноженко и велел вернуть родную для машины гидростанцию.
– Я, – говорит Курочкин, – начал возмущаться, де, угробим оборудование. А начальник цеха,
мол, сегодня надо сделать план. Дать шестьсот кубометров плиты, а завтра будем думать.
– Вот так, – сокрушался Курочкин, размахивая руками. – Сегодня план, а завтра будем думать, – повторял он слова Ноженко. – Все раскурочим, а потом и не собрать.
Перекинули все на старый лад. Рядом крутился Ноженко. Запустили машину. Стала работать.
Подошел механик цеха Зубов:
– Мне кажется, что масло в гидростанции греется из-за шлифмашины. Где-то в ней клинит.
Я, хоть совсем недавно пришел сюда на работу, но понимал, что он несет чушь. Курочкин тоже округлил глаза:
– Да чего может клинить? Если бы клинило, так подгорели бы и перевернулись ремни.
– Ну… – безразлично буркнул Зубов.
Курочкин коснулся рукой до металла:
– Редуктора все холодные. Они бы ведь тоже грелись.
Я сунулся со своим мнением, что клинить может только из-за муфты. Но она пока работает.
– Тут возник Ноженко и дотронулся одной рукой до Курочкина, а другой до меня:
– Помогите снять валик гидравликам, – и показал на поодаль работающих у пресса.
