В этом мире магия – просто товар.
В этом мире магия и технологии идут рука об руку, а не порознь.
Этот мир буквально соткан из тканей мифологии, отношения к ней, впрочем, имеющего слабое, но заимствующего достаточно, чтобы самостоятельным зваться. Он фантастичен и одновременно реален. В нём смерть и жизнь воедино смешались, образуя солянку чего-то обыденного, привычного нам с вами.
Ведь эта история – не абсолют в ламповом направлении. Но и не триллер с километрами крови и смертей. Это – что-то среднее между ними. Быть может, сказка с минимальной цензурой, в которой плохие поступки приводят к ужаснейшим последствиям, а хорошие напротив – к наилучшим.
Но что здесь хорошо, а что плохо – неизвестно. Покуда истинно верного ответа нет.
Всё началось с того, что двум искателям сокровищ в руки однажды подвернулась карта, указывающая на местоположение одного таинственного храма. Что в нём, в честь кого возвели его древние, не знал никто, но суть-то была не в этом. Ведь любая побрякушка, за долгие века архаизмом пропитавшаяся, в нынешнее время скупается на раз-два, да ещё и за большие деньги.
Правда, была тут загвоздка одна, которая, впрочем, сильно сыграла на руку ребятам: храм не могли найти. Появлялся он раз в три года и рандомно. И хоть на карте места появления были отмечены, упование на удачу, увы, не приветствовалось. А ежели кому посчастливилось таки поймать Жар-Птицу за перо, то момент сей становился мимолётным.
– Чувствуешь что-то, Пряня?
Данный вопрос озвучил молодой парень двадцати двух лет отчасти спортивного телосложения и роста выше среднего. У него были чёрные волосы с фиолетовыми кончиками – растрёпанные, густые, колыхающиеся при ходьбе. Аметистовый цвет имели также и глаза – не слишком большие, немного хмурые, но в то же время озорные. Его гардероб – белая футболка, синяя мастерка с закатанными рукавами, чёрные спортивные штаны и чёрные кроссовки с зелёными шнурками и подошвой – был бессменный, наверное, последние года четыре. Разве что бинт, от запястья до локтя обматывающий правую руку, появился пару лет назад, но это не совсем одежда.
– Пока ничего не чувствую, Кнутик.
Незамедлительный ответ дал енот относительно взрослой особи, бодро вышагивающий подле ноги хозяина. Зверь довольно обычный: янтарные глазёнки, тёмно-серая шерсть, чёрные пятна вокруг глаз, как у панды. Разве что говорить умел и даже летать, но для познаваемого нам с вами мира это абсолютно нормально.
Их звали Хог Лимит и Пряник.
– Походу шляпа какая-то, – фыркнув, Хог окинул взглядом стены и потолки древнего храма. Сколько же ему лет-то? Явно строился до того, как Древо, выросшее в центре материка, спустя некоторое время стало зваться Мировым. Эдак пять-шесть столетий ему, а то и больше.
– Ну а чего ты хочешь? – спросил Пряник. – Чтобы тебя, как в тех компьютерных игрушках, сразу же встречали орки с гоблинами на входе?
– О, это было бы прикольно, хе-хе! Я бы их побил.
– Тебе лишь бы побить кого-то.
Хог проказливо усмехнулся.
Насколько известно, если верить истории, древние храмы не строили. Обычно они делали так: очерчивали большой круг на месте, где будут поклоняться божеству, затем удобряли землю, потом в середину ставили деревянный идол, а по бокам коло строили частокол. Получалось эдакое капище – под открытым небом, полностью из дерева и с зажжённым огнём в чаше, поставленной перед мифическим покровителем.
Однако сей храм существует, и строили его именно древние. Это было видно по набору камней, состоящих из чёрных и белых блоков, оплетённых лозой. Символ древних – реза нисходящего колоска – был везде: на стенах, на полу, на потолках. Были и другие символы, но их значение ни Хог, ни Пряник не знали. Они – просто диггеры, неспособные в лингвистике.
– Фигня какая-то, – теперь уже Пряник нахмурился, недовольно фыркая. – Такое чувство, будто кругами ходим.
– Блинский блин! А я так не хочу снова его использовать! – заскуливший Хог протёр правую сторону своего лица. – Потом опять на пару часов на один глаз ослепну.
– Ага. То есть, то, что я могу надышаться всякой дряни из-за своего особенного нюха, тебя никак не парит, да? Лишь бы твой глазик видел двадцать четыре на семь.
– Собакам полезно нюхать.
– Что? – тотчас окрысился енот, а Лимит примирительно вытянул ладони, что, впрочем, никак на его хулиганистом оскале не сказалось. – Я тебе сейчас такую «собаку» сделаю, что ты выть будешь, как укушенный за яйца кот!
Брюнет опешил.
– Когда ты стал таким кровожадным, Пряня?
– Когда с тобой одну шконку делить начал. Ты меня всему этому научил, бр-р! А я, между прочим, достопочтенный енот, которому нравится высокодуховная литература.
– Себя, полагаю, ты считаешь истинным аристократом? – предположил Хог.
– Исключительно верный случай.
– Не помню, чтобы аристократы называли своё спальное ложе «шконкой».
Пряник хотел что-то сказать – и застыл, как вкопанный. Даже челюсть на пол уронил, неспособный как-либо парировать или аргументировать услышанное. Хог расхохотался от увиденного.
– Ахах, да ладно те, не дрейфь. Сам же сказал: я тебя этому научил.
– Д… Д-да, именно! – вмиг взбодрился енот. – В том, что я не стал со злом бороться, а примкнул к нему, виноват ты.
– Именно, – улыбнулся Хог.
– И ты несёшь ответственность за то, что я, как и ты, уверовал в дофенизм.
– Конечно, дружище.
– И даже если я украду грушу с рынка и съем её, не купив; назову какую-нибудь красивую кошку худой соломой, моя карма останется чистой, покуда вина вся ляжет на тебя.
– Да! – радостно воскликнул Лимит.
– Кнутик!
– Пряня!
– Кнути-и-и-к!
Пряник подпрыгнул, и схвативший его Хог вместе с ним закрутился в танце под аккомпанемент весёлого хохота.
Но долго смеяться им не суждено было. Ведь храм совсем скоро исчезнет, а они так и не нашли артефакт, о котором слагали разного рода легенды.
– Ладно. Побуду слепым ещё некоторое время, – решил Хог. С этими словами он закрыл правый глаз и сконцентрировался. Процесс призыва «всевидящего» ока недолог, но всегда сопровождается лёгкой резью, отчего нередко по щеке скатывалась слеза. Впрочем, к этому Лимит за долгое время его использования уже привык, потому несильно и скривился при появлении знакомых ощущений. Он просто вздохнул и тихо огласил:
– «Посолонь».
И разомкнул веко, обнажая видоизменённый глаз. Теперь в нём лучился небесно-голубой белизной восьмилучевой символ, что назывался Коловратом (Солнцеворотом). Он вращался, но очень медленно и по часовой стрелке.
«Посолонь» – глаз света. Он способен был увидеть в нескольких метрах от себя любую вещь, отмеченную пыльцой Небесной Сварги. И ему всё равно на толщину стен, главное – чтобы артефакт находился в пределах трёх ста шагов, ибо дальше картинка становилась очень туманной.
