© Иван Реуцкий, 2021
ISBN 978-5-0053-8766-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
***
В вагон метро ворвался запах речки,
Осенней свежестью коснулся снулых лиц,
По головам он пробежался так небрежно
И не нашел в усталости границ.
А поезд несся дальше, в пустоту,
Скользя, шумя, искрясь на поворотах.
Он уносил осенний запах, как мечту,
И людям было грустно отчего-то.
***
Пред ликом вечности немеет бытие,
Иконою в обратной перспективе
Стоит безмолвно, будто бы во сне,
Пред гибелью своей неотвратимой.
Оно готово обратиться в прах,
Но взгляд внимательного Бога
Его находит в книге о сынах
И дарит снова вечности немного.
Пустые белые глазницы
Не ищут истину вине,
Огонь пред статуей волчицы
Не возжигают на холме.
Молчит понтифик опьяненный,
Весталки спят, авгур ослеп,
И смесь кровавых кривотолков
Толпа жует, как черствый хлеб.
Железных гладиусов стебли
В сухой песок погружены.
На них плоды войны окрепли,
Ждут от союзников вины.
Но тихи вести на границах,
Орлиных крыльев слаб полет.
И триумфатора-возницу
Квадрига старых клячей ждет.
***
Люди в путь уходят навсегда,
Отрывая с кровью расставанье,
На ходу врываясь в поезда,
Убивая любящих молчаньем.
Люди, сидя в тамбуре стальном,
После плачут, как больные дети,
Проводя шершавым языком
По горячим рельсам на рассвете.
Люди после строят города,
Сквозь леса упрямо продираясь,
В те места, где ели нежная рука
Их щеки небритой не касалась.
Люди звезд пылающий накал
В горсть берут, как сноп пшеницы спелой…
А внизу, у почерневшего окна,
Ждет старушка с головою поседелой.
Вновь и вновь мы оставляем их,
Любящих, с глазами полных света —
Жен и матерей своих,
Дочерей любимых- просто женщин.
***
Сиеста. Жара. Мартини.
Тень старика с бородой.
Мы его не просили.
Сам он пришел, как живой.
Молча сидит печальный,
Слова не скажет в ответ.
В упрямых глазах- хрустальный
Горных снегов свет.
Руки его пахнут порохом,
Рубаха-вином.
Сидеть с ним рядом здорово
И молчать о былом.
Молчать о войне, о женщине,
Об островах в океане,
Не спросить его опрометчиво
О кораблях в тумане.
Не спросить о кровавых всполохах
Солнца на закате…
Молчать с ним было здорово!
Книг на молчанье не хватит!
***
Когда я вижу смерть на экране,
Сердце мое сжимается, сочувствуя,
Словно меня, как быка, ведут на аркане.
Хлопает мясник меня по ляжке, напутствуя.
Стальной коридор пахнет плохо:
Склизкой кровью и жженой шерстью.
Возбуждение людей, как от похоти,
От крови чужой, не человечьей.
Страшная и тупая замена корриды,
Смотрю глазом в щель забоя:
Руки мясника волосатые, как у гориллы.
Я уперся рогами, всей головою.
Я молюсь: мне умирать страшно!
Сердце стучит молотом во всем теле.
Вся жизнь предо мной нараспашку
Вся- от конца до колыбели.
Что конкретно вижу? Ничего! Между глаз пусто.
Закрываю их быстро от страха.
Погодите… Это только кино – искусство!
Почему же от крови взмокла рубаха?
***
О этот запах летнего метро!
Горячих рельсов и резины!
В вагоне душно и темно.
Сиденья в пот бросают спины.
И люди дремлют от жары,
Витают запахи зверинца.
И лоскуты словесной мишуры
Мешают будущему сбыться.
***
Я средь ночи ору что есть мочи
Текст невидимых свитков моих.
Он к душе моей приторочен,
Не освоен, немыслим, не тих.
Он нечистым речистым потоком
На порогах, волнуясь, кипит.
Как в печи, в ночи одиноко.
С треском воздух, сгорая, гудит.
Я сижу в своей тесной каморке,
И метелью окрест окружен,
И внутри меня без умолку
Слова сыплются частым дождем.
И бессильно, и мрачно страдая,
Зубы сжав и перстей кулаки,
В бездну черной реки я сигаю,
Осенив знаком правой руки.
Жутко, страшно в холодном потоке
Он несет меня -знать бы куда?
Мимо глаз моих одиноко
Пронесутся труды и года.
Где конец? В море вечности, может?
Или стукнет о камень меня?
Слово бренности не превозможет,
Но я буду писать до последнего дня!
Сегодня Ленин умер во мне.
Я его положил в мавзолее.
Приложился к Кремлевской стене.
Стал пред гробом его на колени.
Рядом Сталин со мной и Хрущев,
Микоян, Ворошилов и Брежнев!
Сзади мнется кто-то еще,
За плечо меня трогая нежно.
Обернулся, глотая слезу,
Ба! Да это Калинин нетрезвый,
А за ним, поправляя косу,
Катя Фурцева скромно пролезла.
Все в шинелях, пальто-черно-белый колор.
Большевистской объяты скорбью,
Мы стоим, как простой на кладбище забор.
Охраняем. Народ в безмолвье…
***
Я вижу сон в обратной перспективе:
Из отражений и осколков звезд
Тяну я слов и фраз неясный мост
И глаз белеющие точки в негативе.
Мне не понять сердечных рифм учеников,
Их легких резких колкостей небрежных,
Но я склоню свой взор еще прилежней
Над пропастью ржаных и нежных строф.
***
Мне не дороги мои слова,
Мне не дорого людское мненье.
Я плачу своим тупым терпеньем
За огонь, забрезживший едва.
Мне так глупо разбирать пути
Мыслей строк, идущих криво-косо,
Словно русского пути заносы
Детскою лопаткой разгрести.
***
Света нет. Тишь и темно.
Пусто в квартире. Безлюдно.
Утро крадется ко мне сквозь окно.
Белые летние будни.
Дождь за окном. Грустные вести с югов-
То операция, то простуды.
Мне не хватает в молитве слов.
Дай, Господи, милости или чуда!
Пробкой застойной стоит Москва.
Душно… В небе парит…
Пятой гитарной струной ниже левого соска
Сердечная жила моя звенит.
***
Послушай жизни стук сердечный и ритм!
Он, эхом отзываясь в вечности, звенит!
Откройся ухом для рифм и слов,
Нежданно – чревом для страстных снов!
Послушай жизни сердечный стук!
Наполни смыслом и взгляд, и звук!
***
Мне не с кем слово перемолвить,
Душой о душу потрепать.
Я еду, зябну, страшный холод,
Ямщик орет: «Ядрена мать!»
Но я не просыпаюсь вовсе.
Синеет иней на устах,
Звенит дорога под подковой,
Дорога предо мной пуста…
Люблю ли я, поручик?
Да что б мне провалиться,
Коль я еще раз полюблю!
Я лошади своей не изменю!
Она верней мне всякой бабы будет!
Что говорите? Ножки и фиалковы глаза?
Ланит розан и свежесть уст открытых?
Милей мне славный доломан,
Бокал бордо и туз, к стене прибитый!
Поручик! Кий возьмите в руки, а не бант!
Холодному эфесу будьте верны!
Ваш добрый друг-гусарский кант!
Говядина подкрепит ваши нервы!
Вдохните полной грудью дым пороховой!
Он лучше уксуса прочистит ваши мысли!
Что, дорогая? Нам пора домой??
Иду! Sheri! А вам – не киснуть!
***
Я ни на что не претендую,
Мой странный графоманский бред
С поэзией роднит лишь чудо,
Что можно срифмовать куплет в обед.
Я еду в этой электричке без билета,
И я всегда готов сойти,
Остаться лишь смотрителем усталым,
Переключать и стрелки, и пути.
Смотреть, как пробегают мимо
Красивые поэты-поезда,
Слезливо вслед смотреть учтиво.
И семафор горит, как красная звезда…
Бабушка Аксинья по двору носилась
Бабушка Аксинья дико голосила.
Падала, пласталась серою вороной,
Подгибала яблонь слабенькие кроны.
И ногами с силой грязь она месила,
И подолом юбки брызги разносила.
Истово крестилась в небо что есть силы
