Автокатастрофу, разделившую мою жизнь на до и после, я помню смутно.
Устав после занятий балетом, я дремала на переднем сиденье, как вдруг сквозь сон услышала папин голос. Он орал такие слова, которые я если и слышала, то точно не от него, и даже не подозревала, что он их знает.
Распахнув в изумлении глаза, хотела спросить, что случилось, и увидела практически перед собственным носом заслонивший весь мир бампер грузовика.
Дальше темнота.
Когда очнулась в больнице, одним из первых посетителей оказался следователь. От него я узнала, что водитель-дальнобойщик – как это, увы, довольно часто бывает – заснул за рулем.
Нам просто не повезло.
Особенно не повезло моему отцу и дальнобойщику – оба скончались на месте.
Я отделалась ушибами, ссадинами и сотрясением мозга. Большую часть ссадин получила, когда меня горелкой вырезали из искореженной машины. Отец в последнюю секунду успел вывернуть руль, подставляя водительское сиденье под удар и закрывая меня собой.
Только после следователя ко мне в палату допустили семью. Мама – стройная, статная женщина, которую всегда принимали за мою старшую сестру, – за эти два дня поседела, осунулась и выглядела даже старше реального возраста. Четырнадцатилетний брат тоже как-то повзрослел и как взрослый мужик поддерживал мать под руку – ее шатало.
– Доченька, как же это…
Мама мешком осела на постель рядом со мной и разрыдалась. Мои щеки давно уже жгло – ссадины на лице от слез горели даже под бинтами. Брат обошел постель и присел с другой стороны.
– Катька, ты держись, – тихо пробормотал он. – Главное, ты живая и здоровая. Прорвемся.
Я благодарно стиснула пальцы Ромы. Сама я себя здоровой и живой не чувствовала. Болело все, в основном душа. Не верилось, что папы больше нет.
Меня продержали в больнице неделю. За это время папины коллеги успели благополучно переписать на себя его долю в бизнесе. Мама в прострации подписывала все не глядя, а брат ходил в школу и следить за ней двадцать четыре часа в сутки не мог. Да и кому пришло бы в голову следить за взрослой, вроде бы разумной женщиной?
Когда я наконец-то попала домой, у нас не осталось практически ничего. Личный счет отца и квартира, ипотеку за которую он, по счастью, уже выплатил в прошлом году.
Все.
Моя счастливая, сытая и размеренная жизнь закончилась.
Началось выживание.
С мечтой учиться на врача пришлось распрощаться еще до того, как я определилась со специализацией. Заначка, оставленная папой, таяла на глазах, от маминой преподавательской деятельности прибыли не было от слова «совсем», скорее, одни убытки. А еще младший брат требовал покушать, желательно три-четыре раза в день.
Закончив за полгода курсы терапевтического массажа, я пошла в салон подрабатывать. Не в тот салон, где натурой берут, а в нормальный косметический салон. Антицеллюлитные процедуры, обертывания, массаж лица я постигала уже там, на месте. С наставницей мне повезло – Лидия Ивановна полжизни проработала врачом-косметологом в Первой кремлевской поликлинике, ушла под сокращение, когда на пенсию пора было. Ну а у нас разве на пенсию проживешь? Вот и нашла себе подработку возле дома.
Платил салон хорошо, постоянные клиентки, не сумевшие втиснуться в плотное расписание, периодически просились неофициально, на дом. Свою спальню я оборудовала под массажный кабинет, поставила профессиональное кресло-лежанку, набрала аппаратуры. Все окупилось уже через несколько месяцев.
И все было бы почти хорошо, если бы не проклятые сны.
Когда я в первый раз увидела принцессу, не вспомню. В какой-то момент стало ясно, что обычные сны с полетами над городом и сферическими конями в пальто остались в прошлом, до аварии.
Теперь по ночам я вселялась в тело младенца.
Новорожденные спят помногу. Поначалу меня это не напрягало: ну, всякая ересь людям снится – почему бы и не видеть себя во сне в роскошной спальне замка, обставленной под восемнадцатый век? Не худший вариант.
Со мной во сне постоянно находилась одна женщина, как я поняла, кормилица. Иногда приходили мужчина и другая женщина в расшитых золотом и драгоценными камнями одеждах. Натуральные король и королева. Почему-то они грустнели, глядя на меня-принцессу, а женщина иногда плакала.
Несмотря на это, я даже немного возгордилась. Ни много ни мало, а я целая принцесса во сне!
Младенец рос, спать стал меньше, и у меня начались проблемы.
Во-первых, других снов я по-прежнему не видела. Смотреть всю ночь напролет, как я ору и писаю в пеленки, не имея возможности даже повлиять на происходящее, откровенно начинало меня нервировать.
Во-вторых, у меня получалось бодрствовать, только когда принцесса спала. То есть часов восемь-десять в день. И еще час-другой ночью. Сутки в моем сне были устроены наоборот: когда в реальном мире наступало утро, там заходило солнце. Это уже не просто на нервы действовало. Я на самом деле забеспокоилась о своем психическом здоровье.
Походы к психиатру не помогли. Диагноз он мне поставить затруднялся, но таблетки прописал. Я их через несколько недель выбросила. Эффект они нужный давали – сны как отрезало. Но и высыпаться я перестала: поутру вставала, будто мешки с цементом всю ночь грузила, а днем сама себе напоминала несвежего зомби. И жила в прежнем режиме, то есть изменений особо никаких, одни побочные эффекты.
Лучше уж смотреть, как мне пеленки меняют, честное слово.
Незаметно пролетел год, и я поняла, почему король и королева так грустнеют, глядя на меня. Пришла пора ребенку, то есть мне-во-сне, научиться ползать и ходить, только вот не получалось. Левая сторона тела практически не работала. Ручка прижималась к груди в полусогнутом состоянии, ножка тоже скрючилась и не слушалась принцессу. Даже глаз левый видел чуть хуже, хотя, возможно, мне это всего лишь казалось: он все время был полуприкрыт.
Поискав в интернете, я поставила своему сну диагноз – детский церебральный паралич. Не в самой тяжелой форме, но для того времени, что я наблюдаю, – конец восемнадцатого, начало девятнадцатого века – практически неизлечимое явление. Методику Бобата-Войта изобретут только в середине двадцатого – принцессе она еще не поможет. Не говоря уже о хирургических вмешательствах.
Ко мне иногда заходил местный врач. Солидный пузатый дядька с пышными пушистыми усами мне не понравился сразу. Он даже не осматривал толком ребенка – поводил надо мной руками, пробормотал что-то себе под нос и отрицательно покачал головой.
Королева, присутствовавшая при осмотре, снова зарыдала. Усач выдал ей успокоительное, передал меня кормилице и был таков.
Нужно отдать должное родителям принцессы: попыток они не оставили. В комнате принцессы перебывало не меньше дюжины докторов. Все они сначала водили, а потом разводили руками. Иногда я чувствовала некое покалывание, как проходящий сквозь тело слабый разряд статического электричества. Раза два на периферии зрения во время осмотра вокруг меня возникало золотистое свечение.
