В брошенной людьми крепости Гремящего ущелья, за которую ещё совсем недавно шла ожесточенная война, теперь гулял и завывал зимний ветер, хлопал ставнями разбитых окон. С неба через прорехи облаков выглядывали звёзды и краешек луны. Их свет холодно отражался от наметённого в сугробы снега. Лишь маленькое оконце в нижней части одной из башен было освещено, и его свет казался затерянным и одиноким в этом безрадостном месте. Там в небольшой комнате, в которой раньше размещалась стража, на кровати спал мужчина средних лет, а рядом за столом что-то писал другой, примерно такого же возраста.
Он быстро выводил кистью слова, порой останавливаясь, чтобы собраться с мыслями и подобрать выражение получше.
«Никогда раньше я не видал, чтобы человек боролся с недугом или смертью с таким остервенением и такой яростью, как это делал мой друг. Нага, которому немало досталось после взрыва, пролежал в покое лишь несколько дней, после чего, скрипя зубами, начал вставать с кровати и бродить по комнате, опираясь на спинку стула. У него было сломано несколько рёбер и я отлично могу себе представить, какую боль испытывал он, садясь и поднимаясь, а потом вновь укладываясь на спину. Однако он как одержимый старался привести себя в более-менее приемлемое состояние.
Первое время Нага почти не разговаривал со мной. Когда он совершал свои прогулки по комнате, ему было не до разговоров. А в остальное время он лежал, глядя в потолок и о чём-то напряженно думал. Я же не пытался его разговорить. Полагаю, он сам всё расскажет, когда будет к этому готов.
Постоянное молчание вовсе не тяготило меня. Напротив, оно пришлось мне по душе. Я и раньше не отличался особенной разговорчивостью, а с тех пор, как начал вести записи о прожитых днях, необходимость делиться с другими людьми своими переживаниями у меня вовсе отпала. Бумага и чернила – это лучшие собеседники для побитого жизнью человека.
С самого начала восстания Белой звезды, когда в дикарском воодушевлении жители Нандуна разрушили свой собственный город, а меня затянул кровавый и неудержимый поток войны, у меня не было ни одной спокойной минуты, ни одного вечера, которые я мог бы провести так, как мне этого хотелось. Зато сейчас мы совсем одни в целой крепости, в тишине и покое. Ухаживать за одним-единственным пациентом мне не составляет большого труда, и я, наконец, могу почувствовать себя свободным.
Наверняка это всего лишь временная передышка. Но даже если и так, то тем более нам следует насладиться наступившим, наконец, умиротворением.
Всё это время мы почти не беседовали с Нагой, при этом нам обоим доставляло немалое удовольствие просто слушать длинными тёмными зимними вечерами, как завывает за окном ветер, как он постукивает во дворе сломанными дверьми в разрушенных строениях, как трещит в очаге огонь.
К счастью, у нас имелось много провизии, пусть и однообразной, но вполне достаточной, чтобы не только не умереть с голода, но и довольно сносно питаться. Да и наши с Нагой потребности в еде небольшие и вкусы непритязательны.
Когда-то в Нандуне мы, бывало, сиживали с ним вдвоём по вечерам за бутылкой вина, глядя на бархатную темноту ночи, и, как и сейчас, не роняя лишних слов. К сожалению, в закромах крепости вина найти не удалось, и мы довольствовались чаем. Его я отыскал в одной из комнат, где, видно, квартировал кто-то из офицеров. Как я уже отмечал в своих более старых записях, мятежники Дондо не удосужились осмотреть все помещения, и очень много того, что могло бы им пригодиться в дальнейшем походе, они, на наше счастье, проглядели или поленились прихватить.
Я поделился этим открытием с Нагой, сказав ему между прочим, что многие комнаты, где жили защитники крепости, остались практически нетронутыми, и в них лежит куча разных вещей. Мой друг оживился, на лице его появился интерес, но тут же он сменился каким-то страдальческим выражением. Он попросил меня не проявлять излишнего любопытства и не копаться в этих пожитках, особенно если я найду вещи, которые могли бы принадлежать степнякам.
Разумеется, я не мог отказать Наге в его странной просьбе. Однако он тотчас заметил, что как только у него достанет сил присоединиться ко мне в моих набегах на брошенные помещения крепости, мы тотчас отправимся туда вместе. Пока же он хотел, чтобы я отыскал комнаты, где жили офицеры и эти самые кочевники. Насчет офицеров мне был понятен интерес Наги, а вот откуда здесь могли взяться жители степи, осталось для меня загадкой. Но я уже привык, что мой товарищ сам полон секретов и я постоянно сталкиваюсь с какими-то его тайнами.
Всё это время снаружи день и ночь завывал сильный ветер. На днях выпал снег. Он засыпал всю крепость и окрестности, скрыл под белым покрывалом всё уродство, оставшееся на месте брошенного лагеря. Уже не нужные больше никому укрепления приобрели призрачный и до невозможности тоскливый вид, так что, когда этот снег спустя уже несколько часов растаял, я был только рад этому.
А ведь крепость Гремящего ущелья и в самом деле оказалась совсем заброшенной. Дондо не оставил в ней ни одного человека в качестве охраны или гарнизона, а имперские войска были где-то далеко. Хотя, что это я такое пишу, вот же они, на другом берегу реки, в двухстах шагах от нас. Но Красная река столь быстра, а пропасть между нами столь глубока, что преодолеть это расстояние невозможно. Да, нужно заметить, Пи Дуа, засевший в южной крепости, не особенно к этому и стремится.
Я брожу по развалинам мостовой башни, пытаюсь пробраться на останки её верхних этажей. И через огромные пробоины в стенах видно солдат на другой стороне в точно такой же, только целой, крепости. Они занимаются своими обычными делами: маршируют и упражняются с оружием, хлопочут по хозяйству, выводят на прогулки лошадей. Иногда они замечают меня и начинают что-то кричать. По их лицам я вижу, что кричат они ругательства, принимая меня за бродягу или одного из бунтовщиков. Их слов не слышно, ибо грохот клокочущей между нами реки заглушает всё. Несколько раз они пытались подстрелить меня из лука, однако расстояние вкупе с сильным ветром, продувающий ущелье с большой силой, делали эти потуги безрезультатными.
Я продолжал безбоязненно лазать по камням древней башни. Мне доставляло немалое удовольствие находить в ней такие уголки, откуда открывался захватывающий дух вид. Леса и горы, полоса реки, разделяющая землю, величественные крепостные стены. Я мог бы, наверное, часами сидеть где-нибудь наверху и любоваться, если бы не холод, который постепенно одолевал меня и заставлял вернуться в наше с Нагой жильё, чтобы согреться у животворящего огня.
