рассказ
Когда он появился на работе – это была новость. Новенький. Свежее мясо. Девчонки распушились, мальчишки навострились. Старший кладовщик, сутуловатый молодой боксер, задел его словцом, так – проверить хотел что-то. Я помню, как это было – их растащили, чтобы начальство не навело Сауроново суровое око на действо. После, оторвав трубки, по которым кровь моя и лимфа уходили в поглощающую машину, я закончил рабочий день и вышел из подъезда, и закурил, и вздохнул дымом, и густо сплюнул на асфальт. И вижу – двое в кругу света фонаря. Новенький, да старший кладовщик. Слово за слово, толчок к толчку, переход к стойкам и взрыв! Левый, правый, уклон, схождение в клинч, сокрушение в партер, нещадное драньё двух бойцовских псов, только словечки матерные отлетают вместе с каплями крови. Я не лез. Мне было плевать. Выбежал охранник – в камеру увидел немое кино. За ним вся ватага наших. Группы поддержки, болельщики и судьи. Охранник нырнул в бойню и огреб оттуда, и отшатнулся, зажимая разбитый нос. Следом, запахиваясь в шубку, вышла начальница, белая дама, и гавкнула как следует, по-русски. Двое расцепились и встали. Новичка отлучили на месте. Все – нет работы. Он махнул ладонью, да пошел, покачиваясь. Я пошел следом. Нам было по пути. Улочками мрачными шли к метро, вдоль потустороннего света чужих окон. Он мельком обернулся, приметил меня.
– Че надо, – спросил?
– Ничего.
– Закурить есть?
– Есть.
Сошлись, я достал пачку, он вытянул сигарету. Закурили. Стоим. Оба – никакие. Избитые рабочим днем и старшим кладовщиком.
– А, я тебя помню, – сказал.
– Да.
– Слушай, дружище, одолжи денег.
Не люблю, когда просят деньги. У меня их мало.
– На что? – спросил.
– На лекарства.
Думаю – на бухло, какие еще лекарства? Не поверил.
– Я денег не даю. Если хочешь – пошли в аптеку.
– Не веришь? Хорошо, пойдем.
Идем, молчим и курим. Вышли к шоссе и метро. Мчатся разноцветные авто, идут монохромные люди. Горит зеленый неон аптечного креста и все подсвечивает зеленым, и мы – освещенные зеленым – подошли к двери, вошли.
– Тебе что надо? – спрашиваю.
– Гепариновая мазь, пластырь, анальгин.
Деловой. Купил, отдаю пакетик.
– Держи.
– От души. Давай телефон, встретимся – я верну.
Денег у меня мало. Не мог я сделать подарок, хоть и потратился немного совсем. Да, я скряга. Вопрос выживания. Продиктовал телефон. Он внимательно набирал номер, сбросил мне звонок.
– Запиши, – сказал, – Андрей.
Записал – «Андрей, работа»
– Ну, бывай. Спасибо, – и протянул руку, и пожал крепко, и мы разошлись, чтобы исчезнуть.
Через неделю звонок.
– Алло, – говорю.
– Привет, помнишь?
– Помню…
– Я тебе денег должен.
– Да.
– Подъезжай к Авиамоторной часам к пятнадцати – отдам.
Я там работаю. Проезд мне оплачивают. Что – думаю – съезжу? Конечно. Чего деньгами бросаться.
– Давай, – говорю.
Подъехал. Выхожу – он стоит у перехода, сразу заметен. Пластырь на переносице, левый глаз заплыл. Костяшки пальцев в зеленке. Курит. Чудовище чудовищем.
– Здорово.
– Здорово, – говорит и достает из кармана пару купюр.
Беру. Что? Думаю. Обратно сразу ехать? Нехорошо как-то. Не по-человечески. Человек честный и с ним надо по-честному.
– Ты как? – спрашиваю.
– Как видишь.
– Опять подрался?
– Опять…
– С кем?
– Да, там, – отмахнулся.
– Ты всегда, что ли, дерешься?
– Видать, всегда.
Было, кажется, воскресение, и воскресать я не собирался. Надо мной сгустились тучи бытия, в них зрела молния реальности. Мне было скучно и томительно, а этот тип был с виду интересен. Меня влекла его история. Меня вообще влекут истории. Они развеивают скуку. Они учат.
– Пошли выпьем, что ли, – сказал я, – подлечишься.
– Да я не пью.
Удивительно.
– А я – пью.
– Ну, пошли.
Я тоже закурил. Медленно двинулись в сторону магазина, я повел. Я тут все знаю. Зашли. Взял мерзавчика водки и пакетик «ласточек», люблю их. Закусывать ими – и радость, и сладость.
Осели в моем любимом дворике, в который ведет арка. Замок моего одиночества. Дворик замкнутый, лавочки и пустая детская площадка, ни одного пиздюка, да пустые облезшие качели, что напоминают о безвозвратно ушедшем детстве. Здесь я люблю выпивать. Один. Делаю глоток, прячу за пазуху, занюхиваю «ласточкой» и закусываю мякотью. Хорошо. Боже, обрати на меня свой взор. Посмотри глазочком. Мне хорошо. Не твоя вина. Спасибо. Теперь отвали.
