Ясным летним утром 24 июня 2013 года, когда свежесть ещё не успела развеяться под нарастающим гнетом дневного светила, прохожие, спешащие в будничном ритме по Старой Басманной, наблюдали необычное оживление у недавно отреставрированного особняка Муравьева-Апостола. Полгода назад, освободившись от строительных лесов, уже в новом статусе музея, особняк влился помолодевшим фасадом в привычный городской пейзаж; впрочем, все последние месяцы пребывал как бы в сонном оцепенении, изредка разбавляемом визитами небольших экскурсионных групп, желающих осмотреть его скромную антикварную экспозицию и интерьеры, воссозданные в лучших традициях научной реставрации.
Но сейчас здесь царила совсем иная, торжественная атмосфера. Первый раз в этих стенах должно было состояться столь значительное мероприятие в культурной жизни столицы, сопоставимое разве только с выставкой прерафаэлитов, проходившей в эти дни в Пушкинском музее. Улица на подступах к особняку была заставлена машинами, на центральном фасаде между колоннами портика висели две красные вертикальные растяжки с эмблемой аукционного дома Christie’s, а у парадного входа, украшенного пышными цветочными вазонами и залитого светом прожекторов, собралась пестрая публика. Среди собравшихся было немало ценителей искусства, известных личностей, именитых художников и журналистов. Все с нетерпением ожидали начала мероприятия. Наконец ровно в одиннадцать часов где-то в глубине дома заиграл струнный квартет, и два швейцара распахнули створы парадной двери.
Сегодня в Доме-музее Муравьева-Апостола аукционный дом Christie's по случаю пятнадцатилетия своей деятельности в России проводил торжественную предаукционную выставку. В Москву прибыли ценнейшие полотна из частных коллекций Англии, Швейцарии, Германии. В каталоге выделялись такие наименования, как «Пионы» Анри Матисса, «Променад на закате» Айвазовского, «Иллюзия равновесия» Дали. Одним из фаворитов был рембрандтовский «Поясной портрет военного в горжете и шляпе». По случаю юбилейной даты живопись решено было дополнить изысканными предметами старинного обихода и ювелирными изделиями.
На правах хозяина дома почетных гостей встречал сам Кристофер Муравьев-Апостол, потомок семьи декабристов, ныне швейцарский финансист и меценат. Именно на его средства проводилась реставрация усадьбы, бывшей некогда родовым гнездом Муравьевых-Апостолов.
– Здраф-ствуйте, здраф-ствуйте, – приветствовал он гостей сильным акцентом, демонстрируя все же некоторые навыки в русском языке. – Проходите, по-жа-луй-ста!
Рядом стоял директор дома-музея, Иван Андреевич Ларин, и тоже салютовал приходящим. Идейный вдохновитель и отличный организатор, он сыграл важную роль в деле реставрации здания и открытия его для публики. Ещё в начале двухтысячных случай свел его с Кристофером в Париже на приеме у одного общего знакомого, истого ценителя искусства и известного коллекционера. Ларин, историк по образованию, в силу своего увлечения архитектурой знал о плачевном состоянии усадьбы Муравьевых-Апостолов, которая уцелела в пожаре 1812 года, но не смогла выдержать упадка девяностых и к тому моменту была на грани разрушения. Об этой проблеме он и поведал благородному потомку дворянского рода, который даже никогда не был в России и в первый раз слышал о фамильном имении. А через несколько дней Ларину позвонили и сообщили, что его история глубоко тронула Кристофера и он интересуется: есть ли ещё шанс что-либо предпринять, чтобы спасти дом от неминуемой гибели… И кто бы мог подумать, что по прошествии десяти лет они в окружении журналистов будут вместе встречать гостей у парадной лестницы и станут свидетелями того, как загорается жизнь нового культурного центра?
Ближе к двенадцати, когда суета у входа существенно улеглась, к особняку подошел один прелюбопытный субъект. Пройдя внутрь, он поднялся по парадной лестнице и размеренным шагом направился в анфиладу залов, где размещалась центральная экспозиция выставки. В руках у него был дипломат коричневой кожи. К произведениям искусства посетитель не проявлял особого внимания и смотрелся на фоне других, мягко говоря, необычно. Рост ниже среднего, коренаст. Льняной пиджак сидел чуть кургузо, и это, в совокупности с рыжей шевелюрой и шаркающей походкой, добавляло его внешности толику театральной искусственности или даже комичности, точно он только что сошел со сцены и все ещё пребывал в образе.
Пройдя несколько залов, он попал в комнату, полностью отведенную под рембрандтовского «Военного», – небольшую, почти кабинетного формата картину в широкой ореховой раме. Здесь ощущалась совсем иная атмосфера: мастерски выписанный образ мужчины, выражение его лица и сам взгляд завораживали, словно переносили в давно минувшую эпоху. Рядом с картиной обособленным кружком держались торжественного вида господа. Среди них были Кристофер Муравьев-Апостол и Ларин, увлеченно беседовавшие с гостями. Чуть в стороне выделялся импозантный мужчина лет сорока пяти в светлом летнем костюме, шелковой рубашке и бабочке с голубым отливом. Он стоял перед камерой на фоне картины и давал интервью. Уверенная манера держать себя и поставленная речь обличали в нем человека публичного. Его моложавое лицо с опрятной черной бородкой светилось интеллигентностью и эрудированностью – лицо дельца, который отнюдь не лишен чувства прекрасного. Влажные карие глаза глядели поверх очков в золотой оправе то с утонченной снисходительностью, то с горделивым высокомерием. Его-то, по всей видимости, и искал наш загадочный посетитель. Он подошел ближе.
– Конечно, для нас большая гордость выставлять картину такого уровня, – рассказывал господин. – Рембрандт написал её в 1626 году, когда ему было всего двадцать с небольшим, и здесь явно чувствуется влияние Караваджо. Работа имеет престижный провенанс, а её безупречная сохранность – большая редкость: и доска, и красочный слой в идеальном виде, что, безусловно, повлияет на исход торгов.
– А каков её эстимейт[1]? – поинтересовалась журналистка.
– От восьми до двенадцати миллионов фунтов. Хотя для Рембрандта это весьма умеренная оценка. Имея честь возглавлять российское подразделение Кристис, замечу, что несколько лет назад мои коллеги в Лондоне продали работу этого художника за рекордную сумму – тридцать миллионов фунтов.
– Валерий Александрович, если не секрет, с чем связано настроение владельца её продать?
– Сейчас наш клиент распродает голландцев. Это своего рода изменение инвестиционной стратегии. Но следует отдать ему должное, ведь он человек высоких устремлений и большой эрудиции в искусстве. За всё время владения картиной он не раз отпускал её на многочисленные показы и выставки, поддерживая тем самым искусствоведение.
