Они собрались в доме с мезонином. В одной из гостиных.
Было человек пять друзей, расположившихся свободно на диванах, козетке, креслах вокруг овального стола в небрежных позах.
По краям стола стояли два бронзовых канделябра. В центре рюмки на длинных ножках.
В углу на подставке возвышались английские часы с круглым циферблатом. Из открытой двери проглядывал кабинет с бюро, рабочим столом, напольными часами. На столе виднелся колокол, печать в виде бюста из слоновой кости. А так же бронзовые подсвечники по краям, коробочка для марок, набор для письма.
Мужчины в костюмах и сюртуках курили сигары и трубки. Все собрались за большим овальным столом. Чужая жизнь проскальзывает сквозь пальцы, сквозь пепел.
Художник Пауло Мендес с небольшой светлой бородкой достал альбом и карандаш из кармана и начал делать зарисовки друзей.
Сравнивая короткие стрижки Склярского в пенсне и доктора Одинцова, с бакенбардами и манжетами на запонках Турбина и Дуброва, вертящего лорнетом.
В их кругу ценилось англоманство.
Галстуки были безупречны, и скалывались на груди булавкой с жемчужиной или драгоценным камнем. Впрочем, возможно, и поддельным.
Пуговицы на рубашках, жилете так же были из драгоценных камней. Либо, из поддельных украшений, (по желанию) под жемчуг, золото и бриллианты.
Коротко-стриженные волосы, небольшие усики, небрежная улыбка, равнодушное обращение.
– Предоставляю вам решать этот вопрос господа социалисты-утописты, – безапелляционно заявил Дубров, продолжая вертеть свой лорнет вокруг пальца.
– Нет, нет, вам. Нет, вам, господа либералы. – Воскликнул не без ехидства Склярский, поправляя на носу «двойной лорнет» (пенсне).
– У вас не хватает полета мысли, смелости.
– Вы не так ставите вопрос.
– А вы подумали, что будет потом, господа? – товарищи?
– Мы все вылетим в трубу. – Задумчиво произнес доктор Иван Одинцов.
Раздался смех.
– Очень смешно. – Посмотрел на всех Дубров через лорнет как через лупу.
Доктор подошел к белой изразцовой печке напротив, приложив к ней ладони.
Свет приглушенной лампы играл в зеркалах напротив. Бумажные зеленые обои с портретами на стенах с бликами света.
– Вам холодно? – Спросил Дубров, куря сигару.
На ленте у его бархатного жилета свисал лорнет. Он небрежно сбросил пепел.
Мерцающий свет бронзовой люстры и канделябров отражался на поверхности вытянутого стола темного дерева. Мебели вытянутых пропорций, развешенных на стенах картинах.
– Да, знобит.
– Согрейтесь, выпейте, – предложил Дубров, пододвигая к нему бокал с красным вином.
– Благодарю. – Доктор медленно возвратился на свое прежнее место.
– Но нам надо действовать, ДЕЙСТВОВАТЬ (несмотря ни на что). – Сказал, проявляя нетерпение Турбин. Метался неуверенный взгляд за оправами роговых очков.
– А, расхлебывать, как видно, будут другие? – С небрежной улыбкой сквозь усики, заметил Склярский.
– Да, да. А нам за это еще и памятник поставят. – Произнес Дмитрий Турбин с какой-то горечью, не смотря на свою молодость.
– Не дождетесь. – Как бы отрезал Склярский, который, вообще был очень резок. И выражался всегда соответственно.
– Зря вы так, зря. У вас не хватает политического кругозора. – Продолжал Дмитрий, который начинал уже терять терпение.
– Да, бросьте Вы спорить – Кто-то, кажется, Петр Дубров на правах хозяина дома, встал и заходил вокруг стола. – Надо выходить на баррикады, – сказал он, как бы ставя точку в споре.
– Батенька, а вы готовы в тюрьму сесть? Я вас спрашиваю. – Опять Склярский обратился, склонившись над Дмитрием Турбиным.
– Еще раз заявляю, одной пропагандой ничего не добьемся. Надо действовать.
– А я заявляю, уймите его.
– Не запугивайте. – Снова вмешался Дубров.
– Я предлагаю дуэль. – Заявил после паузы Дмитрий Турбин, считая себя оскорбленным.
– Вы фанатик, чисто фанатик. – Почти кричал Склярский, его лицо при этом покрылось красными пятнами.
– Предпочитаете фехтовать на шпагах, стрелять из пистолета? – Спросил, Петр Дубров, выдыхая сигарный дым.
– Оставляю выбор за вами. – Не поднимая головы, отвечал Казимир Склярский.
– Не злоупотребляйте моим терпением, уймитесь. – Он помолчал. – Завтра в восемь. У загородной заставы. Вы с нами, доктор?
Обернувшись, Дубров посмотрел на доктора.
– Да, с вами, – тихо ответил д-р Одинцов, дотронувшись пальцами до своей короткой бородки.
Пауло Мендес закрыл свой кожаный альбом зарисовками. Портреты в овальных рамах смотрели на него со стены с зелеными обоями.
Улыбка солнца, сквозь тучи.
Узоры солнца. Узоры на солнце.
Полковник Жабинский мог их расшифровывать или читать, кто знает?
Вверху отпечатался сквозь облака лик или облик Георгия Победоносца с копьем наперевес на коне.
(Этот неутомимый полковник Жабинский).
Вечно преследует. Зачем он здесь?
– Ну, зачем мы встретились, ведь ты же не попадаешь в мою вселенную? Это исключено.
– Я так захотел.
Потом все закрылось.
Где он очутился? Почему так темно? Неужели в тюрьме.
Свисающая паутина с зарешеченного окна. Непроглядная тьма. В окне луна.
Каменный пол с громадными каменными плитами. Голые стены, покрытые плесенью.
Пауло Мендес, соглядатай и провокатор, четко написал свой донос.
…Спешу сообщить, что вышеозначенные господа, совершили противоправные действия (учинили заговор) под видом собрания друзей.
Спешу уведомить, и т. д. и т. д.
