Новелла «Лунный свет» повествует о знакомстве Анжа (Эрика) и Стеллы в замке графа Владана, предпосылках их истории во Вселенной Расщепленной Звезды – о начале долгой игры, из которой им обоим уже не выйти.
Анж бежит от своего травматичного прошлого и хочет укрыться в покое и одиночестве, и одновременно его искушает новое неизведанное чувство. Вечный изгнанник, странник в маске, живой мертвец… Он в очередной раз обжигается, не позволяя себе поверить в то, чего так сильно желал.
В глубине души он понимает, что еще не готов – как и Стелла, которая всеми силами пыталась отдалить неизбежное, боясь изменений и неотвратимого будущего.
Лунный свет – метафора мистической видимости, замок – остановившаяся спираль времени, вампиры и оборотни – вывернутое наизнанку желание идти против природы, бегущий от себя самого странник в маске – искалеченный творец, получивший в дар бремя таланта и отверженности, Безымянная скрипка – способ приоткрыть завесу задумки Архитектора этой вселенной.
Добро пожаловать во Вселенную Расщепленной Звезды. Все уже произошло – важно лишь время, когда мы об этом узнаем.
I – Поэтическое настроение
Граф сидел в кресле напротив окна, задумчиво уставившись вдаль. Нечто серьезное занимало его мысли, густые темные брови нахмурились, придавая большим, чуть навыкате, глазам грозный вид. Руки, свободно лежавшие на подлокотниках, словно лапы диковинного грифа, застыли мраморной скульптурой в лунном свете, и длинные ногти касались полированной поверхности темного дерева.
Я был уверен, что ничем не выдал своего присутствия, но он, будто продолжая давно длившийся разговор, произнес:
– …и я уже не помню, когда в последний раз видел рассвет. Он необычайно красив, он завораживает своими красками, неистовыми в собственной глубине… Но краски мира прожигают ночную тень – как солнечный луч, прошедший через линзу, который оставляет след в точке соприкосновения с материей. Вы согласны, мсье Анж?
– Рассвет в здешних местах своеобразен, – отозвался я после паузы, поддержав поэтическое настроение. – Цвета насыщеннее, а свет, действительно, пробуждает от тьмы природу, как скальпелем срезает мрак холодной ночи… Вот только солнце долго не прогревает землю, – добавил я. – Она еще до полудня остается изголодавшейся по живительному теплу горных весенних дней.
II – Монстры страшнее меня
Я не пересекался с графом в светлое время суток. Он не выходил из своих покоев, работая в кабинете, или же отлучался по делам – это я усвоил с первых дней пребывания в замке. Я был предоставлен сам себе, и подобное положение вещей устраивало – учтивая вежливость хозяина была бы в тягость и ему, и мне, ибо я всегда мог найти занятие по душе, не прибегая при этом ни к чьей помощи. Обширная библиотека была в моем полном распоряжении, а бессчетное множество комнат и галерей ожидало знакомства с их внутренним убранством.
Впрочем, не только предметы интерьера могли заинтересовать странствующего архитектора, гостившего в замке, затерянном среди горных кряжей, и потому причин для скуки не было. Не спеша прохаживаясь между высокими стеллажами библиотеки, я отмечал про себя разнообразие графских предпочтений: классика лирических жанров, медицинские энциклопедии, книги по алхимии, мировым религиям и оккультизму… и даже произведения совсем мне неизвестных авторов.
Я остановился напротив полок с редкими изданиями, и переплеты запестрели витиеватыми заголовками. Да, владыка умеет подбирать вещи, стоящие внимания путешественника, чего только не повидавшего. Вот раннее флорентийское издание «Божественной комедии», на плотной бумаге, а вот «О дилетантизме», притаившаяся на пятой полке слева от «Великолепия Солнца» в соседстве с одним из очень старых изданий библии…
С первого взгляда кажется, что все они расставлены хаотично, но впечатление обманчиво. В расположении книг была какая-то закономерность, и я невольно стал анализировать цвет, форму, авторов и заголовки.
Еще немного, и мне казалось, что я близок к разгадке, но до моего слуха донеслись шаги – то был молодой цыган Йонас, прислуживающий графу, из табора, обосновавшегося у ворот. Он был единственным, кто переступал замковый порог, вопреки настороженному, полному благоговейного ужаса, отношению его родни к хозяину владений.
Я так и не смекнул, почему цыгане, пусть и с прямой материальной выгодой – граф платил за услуги Йонаса и поставляемую провизию, пока я был в замке, – продолжали пребывать на территории крепости, пугая друг друга суеверными байками о владыке Владане, превращающемся в дикого зверя. Как я ни старался разговорить Йонаса, я получал сдержанные комментарии: якобы, должен был и сам догадаться, в чем состоит кошмарная сущность графа.
«Сомневаюсь, что здесь обитают монстры страшнее меня», – рассуждал я мысленно, пожимая плечами. Каждый раз, когда я приближался к цветастой кибитке, я натыкался лишь на очередное многозначное молчание.
Уж я-то знал наверняка. Меня – иллюзиониста и фокусника, чудовище в маске, прославленного изощренными представлениями, – сложно было переплюнуть. Своей нечеловеческой смекалкой и талантом создания жутких иллюзий я снискал успех, в недавнем прошлом даже получил должность придворного архитектора и тайного советника восточных правителей…
Я создавал прекрасные дворцы с тайными ходами и механизмами, я устранял врагов властителей, я убивал, устраивая кровавые спектакли под восторженные визги знати и подданных.
Я, после всех своих странствий, после всего, что мне пришлось пережить, убедился, что подобных мне нет, принял свое бремя. Я смирился, что я никто иной как чудовище – с трепетной душой, вероятно, уже умершей от отсутствия света, – уродливый монстр, мрачный удел которого быть в тени.
Здесь, в восточной Европе, позорно бежав после очередного на меня покушения, в очередной раз обманувшись иллюзией власти, не прихватив с собой ничего, кроме небольшого свертка вещей и скрипки (погибшей в погоне от стрелы преследователей), я был никому неизвестен. Я представился странствующим архитектором (я не лгал). Я пытался постичь законы вселенной, я никогда не опускал руки.
Да, судьба жестоко насмехнулась надо мной, подарив бесценный дар ума и таланта, но отобрав человеческий облик. Все, кто видели меня без маски (да и в маске я был не очень привлекателен) падали в обморок или убегали прочь. Они называли меня живым мертвецом… Они были не так далеки от истины.
С ранней юности я делал из этого представление – мне ничего не оставалось, как использовать в свою пользу то, что отравляло мне жизнь.