Солнце только-только начинало цедиться сквозь наглухо задёрнутые занавески, когда звонок в квартиру заставил Таню открыть глаза и посмотреть на будильник: было начало седьмого. «Кого принесло в такую рань? И в выходной выспаться не дадут! – подосадовала она, не вставая с постели. – Может, соседи? Вряд ли. За стеной у них тихо – спят ещё. Мальчишки озоруют? Тоже – нет: беготни по подъезду не слыхать. Наверное, просто квартирой ошиблись…» Раздумья прервал ещё более настойчивый звонок. С неохотой поднявшись, она сдёрнула со стула полупрозрачный пеньюар и, набросив на себя, прошла в прихожую. Поглядев в дверной глазок, открыла дверь – на пороге стоял сосед Ромка.
– Привет, сонное царство! – расплылся он в широчайшей улыбке, уставившись на соблазнительную двойню, просвечивающуюся сквозь шёлковую ткань халатика.
Перехватив Ромкин взгляд, Таня скрестила руки на груди:
– Ты на часы смотрел? Шесть утра! Сдурел совсем!
– Не вежливо же ты гостей встречаешь, – без обиды заметил сосед, неторопливо скользя взглядом по шёлку, повторяющему плавные изгибы женского тела.
– Я вообще-то ещё спала. А ты разбудил меня, – нахмурилась Таня, видя, что гость вовсе не собирается извиняться и уходить.
– Много спать – мало жить: что проспано, то прожито, – весело отозвался Ромка и, сощурив смеющиеся глаза, спросил: – Ну что, так и будешь держать у порога?
– Ромашка, ты не выпил случайно? Вид у тебя какой-то подозрительный, – всматриваясь в лицо соседа, поинтересовалась Таня.
В ответ на это Ромка сделал трагическое лицо:
– Может, я нахожусь между жизнью и смертью. Может, я проститься пришёл…
– Не ломай комедию! Уезжаешь? Ладно, заходи… Подожди здесь, пока я оденусь, – Таня повернулась, чтобы идти, однако Ромка поймал её руку. Лицо его сделалось серьёзным, а глаза, не умеющие скрывать чувства, лихорадочно заблестели:
– Постой. Мне так нравится… Тебе безумно идёт этот наряд… Ты в нём можешь воспламенить даже умирающего отшельника, – тяжело дыша, пробормотал он.
– Убери руки, – решительно оттолкнула соседа Таня, – и говори, зачем пришёл.
– Предложить руку и сердце.
– Спятил, что ли? – рассердилась Таня, но Ромкина обезоруживающая улыбка умягчила её сердце:
– Нет, Ром, ну, правда, что случилось?
– Да так, ерунда, не стоит разговора. Дай какую-нибудь книгу. У тебя их целая читальня, а мне лень в библиотеку идти.
– Другого времени не нашёл, – буркнула Таня, но уловив грустные нотки в голосе соседа, уже спокойным голосом спросила:
– Тебе какую? Детектив?
– Ага. Давай Незнанского.
Таня ушла в спальню и когда вернулась с книгой, Ромка уже сидел на кухне и курил. Он вздохнул, увидев на соседке вместо ничего не скрывающего пеньюара домашний халат, и глубоко затянулся. Глаза его, минутой назад сверкавшие, как огонь, словно подёрнулись сизым сигаретным дымом.
– Ромашка, туши сигарету. С детства не переношу запах табака, – разгоняя дым рукой, сказала Таня и, открыв балкон, с наслаждением вдохнула воздух, смешанный с ароматом черёмухи. – И вообще, ты много куришь. Это опасно для здоровья.
– Ушам своим не верю! Ты беспокоишься о моём здоровье? – сузил глаза Ромка, отнеся сигарету от лица. – А хочешь, я совсем брошу курить! Слышишь, королева, я всё сделаю, что ты хочешь!
Он спешно затянулся и, смяв сигарету, вопросительно взглянул на строгую воспитательницу.
Таня подошла к столу, чтобы убрать пепельницу, но Ромка неожиданно вскочил со стула и, схватив её за руку, привлёк к себе. Прежде чем Таня успела что-либо возразить, он стал покрывать пылкими поцелуями её лицо и шею, с каждым новым поцелуем подбираясь всё ближе к вырезу халата. Таня задыхалась от горького сигаретного запаха, упиралась руками в широкую Ромкину грудь, но он был силён, как буйвол.
– Ты что, меня силой хочешь взять?! – выдохнула она, и слова, словно звонкая оплеуха, мигом отрезвили соседа. Он отшатнулся, вспыхнув до самых кончиков ушей, и руки его беспомощно упали:
– Таня, Танечка, прости меня. Не знаю, что накатило. Люблю я тебя. С самого первого дня, как увидел. Никто на свете тебя не полюбит сильнее. Помни это всегда.
– Уходи. Бери книгу и уходи, – холодно ответила Таня, запахивая халат.
Сосед, не глядя, сгрёб со стола книгу и сунул под мышку.
– Ладно, королева, не сердись, я уже ухожу, – потухшим голосом сказал он и поплёлся к выходу, но у порога остановился и горестно посмотрел Тане в глаза.
– Давай, давай, и нечего так смотреть, – подтолкнула она соседа к дверям.
Щёлкнув замком, Таня ещё некоторое время прислушивалась к удаляющимся шагам и после того, как они затихли, направилась в ванную. Сбросив халат и открыв кран, стала под душ. Тугие струи запрыгали по телу, смывая следы жадных Ромкиных рук, и Тане вдруг стало жаль безнадёжно влюблённого в неё Ромашку, которого она сама, не желая того, раздразнила нескромным пеньюаром. «Надо было думать, что надевать, прежде чем открывать дверь, – корила она себя, намыливая упругую губку и покрывая влажную кожу ароматной пеной. – А Ромка – что? – здоровый мужик, с нормальными инстинктами. Мне вообще не за что на него обижаться: и плитку в ванне положил, и в кухне ремонт сделал. Даже денег нисколечко не взял».
Таня направила на себя дождик, и ласковая вода, огладив плечи, спину грудь, живот, растворила и унесла с собой сладко пахнущую мыльную пену, а вместе с ней и все обиды.
Укутав мокрые волосы в полотенце, Таня вернулась на кухню и, поставив чайник на плиту, вышла на балкон.
Двор оживал. Анна Егоровна или просто бабушка Аня, самая старенькая жительница не только подъезда, но и всего дома, уже поливала цветы под окнами. Семейная пара с нижнего этажа загружала машину, чтобы ехать на дачу.
Хлопнула дверь подъезда – и с пляжной сумкой на плече на улицу выпорхнула соседка Галка – «живая газета», как её прозвал Ромка, и остановилась возле клумбы.
– Здорово, бабуля! Не сидится тебе дома: с утра до ночи возле своих лютиков корпишь.
– А-а, Галина… – отозвалась пенсионерка. – А чего без дела сидеть? Говорят, умирай, а работу не бросай. Вот помру – будут люди на цветы любоваться да бабушку Аню добрым словом поминать.
– Ты лучше бы картошку посеяла, а то нас всё кризисом пугают, голод, говорят, будет, – хохотнула Галка, невольно задержав взгляд на ярко-розовой, похожей на розу, пеларгонии.
– Голод – не самое страшное, лишь бы войны не было, – вздохнув, ответила старушка.
– С неба звёздочка упала прямо милому в штаны. Пусть бы яйца оторвала, лишь бы не было войны, – продекламировала Галка и зашлась смехом.
– Ох, Галина! Прута на тебя нет! – добродушно проворчала старушка, ставя лейку на землю рядом с собой.
– Зачем прут, бабушка Аня! – сквозь смех спросила озорница.
