– Он перешел границы дозволенного, – сказал Главный, хмурый мужчина с загорелым, изрезанным морщинами лицом. – Ян, вам нужно отыскать его.
– Это несложно, – улыбнулся Ян.
Небольшая гостиная со стенами красного дерева, уютно потрескивающим камином и основательной мебелью предполагала беседы о политике и судьбах мира… но речь шла не о столь глобальных, хотя о более странных, загадочных и опасных вещах. Ян только что отчитался о проделанной работе, о поимке ренегата, и готовился приступить к новому заданию, когда ему выдали фотографию высокого брюнета с яркими глазами и зачесанными назад волосами. Лицо притягательное, даже на снимке видно. Собственно, таким оно и должно быть.
– Это уже труднее, – продолжил Главный. – Он живет в городе очень долго, оброс нужными связями, ни в чем не нуждается. А главное – раньше он не заступал за черту. Осторожный, скрытный. Круг общения меняет раз в два года, место жительства – каждый год.
– Он не мог не наследить. Такие всегда… выделяются. И оставляют за собой кучу трупов.
– Говорю же: он держался в рамках закона. – Главный поднялся и принялся в раздражении прохаживаться по толстому ковру. – И постоянно обрывал старые связи. За эти десятилетия его знакомые ни разу не пересеклись. Он менял имидж, внешность, манеру поведения. Кажется, никто из жертв так ничего и не понял.
– Люди вообще не очень понятливы, – кивнул Ян. – Но я его найду. Что мне сделать потом?
– Уничтожь, он опасен, и для нас – в том числе.
Ян приподнял уголки губ:
– А для нас-то почему?
Главный махнул рукой:
– Он развенчает устои, которые складывались тысячелетиями. Представляешь, что будет, если все наши начнут переступать через правила? Он сейчас силен и вполне может залечь на дно – ресурсов хватит. Но мне кажется, он вкусил безнаказанность и не остановится, слишком уж сладок результат.
– Что-нибудь есть по нему?
– Практически ничего.
– Ну хорошо. – Ян поднялся. – Вас понял, приступаю.
Из-за приоткрытой двери тянуло неприятностями.
Ну не положено у знаменитостей, за которыми бегают толпы поклонников, не закрывать двери.
Марина еще раз надавила на кнопку звонка, но хозяйка так и не вышла. Тревога усилилась. Марина попыталась себя успокоить: Оливия много работает и устает. Может, она просто уснула и не слышит звонок? В конце концов, вышколенный консьерж, посмотрев на удостоверение журналиста, кивнул и проговорил: «Проходите, вам назначено». Лучше бы он пристал с расспросами, позвонил хозяйке квартиры, тогда не пришлось бы принимать сложное решение.
Уходить? Ну уж нет. Марина много дней ждала, когда у поп-дивы, ее кумира, появится свободная минутка для интервью.
Вторгаться в частные владения?
Ждать дальше? Но так и сутки под дверью проторчать можно.
Допустим, Оливия уснула в ожидании журналистки. Да, эта версия наиболее правдоподобна. Ждет, вот и не закрыла дверь. Надо просто войти и позвать.
Из квартиры лилась едва слышная музыка: флейта и гитара, слов песни было не разобрать.
Набравшись смелости, Марина переступила порог и очутилась в просторной прихожей с зеркалом в половину стены, встроенным шкафом и пальмами в глиняных горшках с росписью, стилизованной под Древний Египет.
В прихожей было две дубовые двери с золочеными ручками: одна закрытая, вторая – распахнутая. Будто хозяйка хотела, чтобы гостья прошла именно туда.
Неправильно это, похоже на то, что поп-дива заманивает Марину. Но зачем? Подставить? Руки невольно вцепились в фотоаппарат. Захотелось бежать отсюда без оглядки.
Но тогда Марину ждет раздолбеж в офисе, слишком это интервью нужно главреду. «Кнышева, не будь трусом, – мысленно подбодрила себя Марина. – Кто не рискует, тот ест невкусную еду, пьет дешевый алкоголь».
Принимать или не принимать чужие правила? А, будь что будет!
О, какая у Оливии была кухня – мечта любой современной женщины: размером с Маринину малосемейку, с окнами во всю стену, встроенной техникой и шкафчиками под мрамор. На полочке за барной стойкой выстроились початые бутылки. Стеклянный столик был усыпан хлебными крошками, на черном блюдце лежал надкушенный бутерброд с сыром, в чашке остывал недопитый кофе.
И снова незакрытая дверь, будто зовущая в темноту следующей комнаты. Воображение нарисовало черную мессу, свечи, расставленные вокруг жертвенного ложа, людей в мантиях, скрывающих лица. Что за чушь в голову лезет! Кнышева, прекрати! Ты не представляешь для сатанистов никакого интереса: давно не девственница, в меру грешна, в меру добродетельна.
Музыка заиграла громче.
– Оливия, – позвала Марина, но никто не ответил, лишь эхо заметалось в комнатах. – У вас все в порядке?
Не дождавшись ответа, Марина побрела дальше, чувствуя себя воровкой.
Следующая комната напоминала гибрид фотоателье и молитвенной. Темные бархатные занавески не пропускали солнечный свет, и Марина часто заморгала, привыкая к полумраку. На стенах вместо обоев висели фотографии разного размера. Сначала подумалось, что Оливия страдает нарциссизмом и развесила свои снимки, но, приглядевшись, Марина поняла, что на них – мужчина, длинноволосый блондин, отдаленно похожий на Брэда Питта.
Работая в престижном глянцевом журнале, Марина по долгу службы знала всех более-менее выдающихся политических деятелей, бизнесменов и шоу-звезд, но это лицо видела впервые. Не замечая ничего вокруг, она уставилась в пронзительно-синие глаза незнакомца. Помотала головой, отгоняя оцепенение, и наконец заметила Оливию. Хозяйка квартиры спала на диване, свернувшись калачиком и даже не сняв домашний шелковый халат. Одну руку она подложила под щеку, вторую свесила до пола. Белые волосы разметались по черной коже дивана, полы халата задрались, обнажая загорелое бедро. Музыка лилась из колонок, нежный женский голос пел:
Мечется в клетке волк,
Пытаясь прутья сломать.
Клетка сильнее него,
Но ему это трудно принять
[1].
Марина остолбенела. Она очутилась в святая святых, вряд ли Оливия обрадуется, обнаружив ее здесь. Украдкой она сделала снимок блондина и попятилась к выходу, не сводя взгляда с Оливии, собралась снова позвать ее, но замерла с открытым ртом: на паркете валялся пустой шприц и исписанный крупными буквами лист бумаги. Бросило в жар, потом – в холод, ладони взмокли.
Марина шагнула к Оливии, коснулась ее шеи, нащупала едва различимый пульс и выдохнула с облегчением. Живая!
Отступив, Марина сфотографировала комнату – скорее машинально, чем повинуясь зову разума. Склонилась над запиской, сделала еще один снимок: «В моей смерти прошу никого не винить. Я слишком устала бороться и хочу уйти».
И тут она ощутила чужое внимание. Кто-то большой и недобрый стоял позади и сверлил спину взглядом. Наклонившись еще ниже, Марина использовала фотоаппарат, как зеркало. Отражавшаяся в нем комната была пустой, но ощущение присутствия не исчезло. Медленно разогнувшись, она обернулась и встретилась взглядом с фотографией блондина.
