Старые люди живут своей молодостью. А про их старость писать – что пальцы тупить. И читать про неё не будет никто – чего уж в том привлекательного? Потому как в своё время сам узнаешь, что это такое нелепое и нежданное пришло к тебе. Как жил, так и узнаешь. Да и не про старость писать надо, а про стариков. Дело с ними иметь хорошо: они надёжные и прямые. Несмотря на то, что хилые и сгорбленные. Что им скрывать от себя? Что выигрывать втёмную у других?
Елене было девятнадцать лет, когда она попала на фронт. Она никогда не болела в детстве и была молодухой сильной, крепкой, как гриб-боровик. Носила по три полных ведра от колодца. Бочки с отцом катала – коровам пойло с завода возила. Утром рано, до школы ещё. После школы папе с ульями помогала – их больше полусотни. Трудолюбивые папа с мамой, с утра до ночи каждый день. Не остановить. И она такая.
Телегу запряжённую водила, когда на голову выше её стала. Разлили бочку-то с пойлом как-то раз, уже на подходе к дому. Внутри у неё вместе с бочкой будто перевернулось что, упало в бездну куда-то – прямо невтерпёж. Папа телегу развернул, поехали опять набирать – коровы не ждут.
Слыхала она от папы о том, что есть на свете машины, которые людям жить помогают. Нравились ей их моторы сильные – вот бы папе подмога! Когда выросла, с машинами ближе познакомилась. На словах, при случае, она мечтала быть таксисткой, а в душе – всегда гонщицей. Сдала экзамены на вождение – и на тебе! Фашисты пожаловали.
Вчера вот только изучали карбюратор, поплавковую камеру, сцепление, коленвал. Гремели ключами, учились гайки приворачивать. А сегодня вон ехать невесть куда. На грузовике, под Смоленск. Снаряды подвозить к пушкам. И бомбы к самолётам. Что ж, воевать так воевать! Такая судьба, разве её повернёшь? Чай, не гайка. У всех ведь так. Семеро их, баб в роте автомобильной. Гордые все.
Здоровья у неё вагон. Разгрузка бомб под крыло самолёта прямо из кузова идёт на лебёдке. Бомбу надо приподнять и подцепить ухватами. Иногда соскальзывают бомбы с ухвата – дух у девушки замирает. Вроде знает о том, что не взорвётся она от столь малого содрогания, а всё равно мурашки по спине ёрзают.
Когда аэродром к линии фронта близко, бомбардировки частые. В канаву надо бежать быстро, от машины с припасами да от мишеней-самолётов подальше. Ложиться, накрывать голову палаткой. Ноги в канаве мёрзнут – бомбить могут по полчаса. Да шут с ними, с ногами, голову б не потерять.
В лесу у автороты охраняемые стоянки. Палатки, костры, машины в ряд под сетчатой маскировкой. Ночью идёт она в караул однажды. Тишина морозная, пар, стынь, луна. И вдруг кто-то трещит ветками, будто медведь. Она крикнула положенное «СТОЙКТОИДЁТ!?» Молчание, и только шум приближается, как ни в чём ни бывало. Затвором винтовки клацнула, крикнула громче эху своему «СТОЙСТРЕЛЯТЬБУДУ!!!» Шатун дальше лезет, скотина. Навела-нацелила мушку на шум, как учили, а медведь, идиот, как заорёт человечьим голосом нарастяг: «Чёоарёшь, дуура, свааих не признала!?» Политрук, пьяный как кол, лейтенант. Тьфу ты, нечисть поганая!
Воевали в особо трудных условиях тоже «под газом». Да уж кто на фронте не пил, пленные разве? И тем иногда перепадало. Гоголем поднимаются фрицы опущенные, если им налить, в грудь себя мутузят, лопочут громко. Прямо как ваньки колхозные, без вина никудышные. Потом проспятся и ушам не верят, что их руки-ноги-языки творили.
Победа пришла с запозданием, сильно ждали её. Хотя воевать уже многие привыкли настолько, что возвращаться на воронки от снарядов в тех местах, где были их хатки-домики, совсем не хотелось. Хотелось дальше биться и получать благодарность. Особенно тем, кто до войны ничем особенно занят не был. Молодёжи, то есть. А она к родителям больным вернулась. Осчастливила.
Медали-то есть у неё от войны. И орден. В коробке лежат они грудой давным-давно, позеленели уже. Тереть надо ж! Да что в них проку? Не лампа Аладдина ведь – три не три. Иногда новые приходилось подкладывать к ним – смотрела тогда на старые. Одевала их раз всего, на парад. Стыдно сказать: ни продать, ни выбросить. В могилу пойдут – самый раз. Как фараону в гробницу.
У родителей сидеть проку нет. Начались ея скитания мирные. Как у паломников. Поехала в Подмосковье – в Раменское, на заработки. Работала на фабрике «Красное Знамя». Уставала, но молчала. Гордая. Потом была Москва, фабрика Ногина. Носки вязала. Потом родители заболели крепче. Папа умер вовсе, да у неё на руках, в выходные. Мама её ослеплая ругала отца. Не сильно. Бросаешь на кого, мол, старче?
А мама её всё ждала, ненаглядную. Надо ухаживать, больше некому – братья-сёстры её младенцами померли, все пятеро, от поветрия, в три дня как один. Последняя она родилась. Брат жив перед ней остался, да жена-красавица его гулящей оказалась. Нет теперь женщин у брата. Не требуется. И детей не будет. У жены есть. Дурачок.
Пришлось пойти на Ключанский спиртзавод, что в Рязанской области, неподалёку от родного дома он. Сырьём для спирта картошка тогда служила, надо было её от земли мыть. Лопатой грязные клубни ворочала. Первая была работница везде, другим не чета.
Вот, похоронила и маму, плакать пришлось. Жить в селе стало незачем. Устроилась на завод «Теплоприбор» в Рязани. Прессовальщицей, в тяжёлый цех. Не зная меры трудилась. Листы железные ворочала, поднимала и клала их на матрицу, когда вдвоём с напарницей, а когда и одна. Лом кладёшь на вторую педаль, и – вперёд.
Три нормы делала так в смену. Молнии, газеты, радио, первые места, почёт и уважение. Награды: благодарности, премии и… Орден Трудового красного Знамени. Вступила, значит. Лежит теперь значок о высоком «трудовом градусе» вместе с военными. Зеленеет.
Вышла она замуж, да как-то вдруг, без подготовки, буднично. Поздновато, правда. Да раньше вот война шла – не к месту вроде, потом родители-старики больные, потом обустройство в городе тянуло. Недосуг было всё – люди ж вокруг, помощи ждут. Родила сына. Красивого, доброго, заботливого. Не пил, не курил, не хулиганил. Помогал во всём с самого детства. Нарадоваться просто невозможно. Трудолюбивый такой. Только вот одна беда – гордости никакой…
Тем временем вагоны опустошённого здоровья уходили куда-то вдаль так же, как приходили из этой дали неведомой полные. С углём на разгрузку. Но кто их считал, кто провожал? Работать – так работать по-русски, без меры и до упаду! Завод за её заслуги перед ним выделил её небольшой семье из трёх человек однокомнатную квартиру, до этого приходилось в коммуналке жить, в комнате. Сын женился, привёл в дом невесту. Девушка строгая, скромная. Гордая. Сейчас таких мало.
