Я пыталась поймать руками —
утекала водой сквозь пальцы.
Я на сладкое зазывала —
не желала со мной остаться.
Я кричала, что буду строгой, —
убегала, поджавши хвостик.
Притворилась бы недотрогой.
Да вот только, наверно, поздно…
Мол, другие теперь милее.
«Там теплее и нет скандалов.
В старых замках летают феи,
веет ветер в старинных залах.
Там в межзвездных мирах герои
рвутся в бой и рискуют жизнью.
Ну а ты тут сама с собою.
Все шумишь в бытовухе мышью…»
И какое ей, верно, дело,
этой рыжей и бессердечной,
Что я ночь без нее ревела,
обнимая себя за плечи.
Было страшно одной остаться
и представить себя без музы.
***
А однажды вернулась пьяной,
на диване уселась с краю,
Начинала слегка жеманно.
И ревела, и хохотала.
«Я пустилась, – твердит, – по свету,
только крылья взяла и узел.
В мире много других поэтов.
И у каждого есть по музе.
У кого-то их гостьи редки,
кто-то спит с ними, как с шалавой.
Кто-то держит в железной клетке
(и таких, черт возьми, немало!).
Кто-то ловит у конкурентов,
кто-то продал на барахолке.
Кто-то выменял на агентов,
чтоб поставить себя на полки.
В мире много других поэтов,
и добрее, и много лучше.
Но с тобою атласной лентой
повязал нас навеки случай.
Мы не лучшая, знать, команда.
Но другой породнил нас фактор.
Мы воюем пером за правду:
стерва-муза и мямля-автор.
Штрих по вечности будет тонким,
но останется острым следом.
И, возможно, среди потомков
вспомнят музу с ее поэтом.
Повязали навеки души
белоснежной атласной лентой.
А не вспомнят – так им же хуже.
Мы бы стали смешной легендой».