Мотив сна и забвения в творчестве М. Ю. Лермонтова (по стихотворению «Сон»)
В творчестве М. Ю. Лермонтова наряду с мотивами тоски и одиночества присутствуют темы сна, забвения. Это отражение способов ухода от безысходности и душевного состояния, ставшего приметой современной поэту эпохи. Попытке проанализировать состояние человека, находящегося между жизнью и смертью, представить читателю тему сна в форме потока сознания посвящено стихотворение Лермонтова «Сон».
В произведении нет четкого указания на конкретного рассказчика: с одной стороны, повествование может вестись от лица человека, видящего сон, с другой стороны, в роли повествователя может выступать умирающий человек, которого постепенно оставляет жизнь.
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Состояние человека между жизнью и смертью, испытание жизни «в минуты роковые» характерно для творчества Лермонтова. И в данном произведении сон тоже выступает словно бы предтечей смерти, это так называемый сон в кубе, как бы три сна: сон умирающего, в нем еще один сон о девушке (следующие две строчки третьей строфы и четвертая строфа) и сон самой девушки (последняя строфа). Все эти три сна имеют значение видения или предвидения происходящего где-то очень далеко, поэтому сон обретает новый смысл, становясь грезами утомленного сознания раненого человека.
Стихотворение «Сон» новеллистично: в нем есть сюжетная линия чувств, действий и поступков. Все происходящее настолько выпукло прорисовано поэтом, что трудно провести тонкую грань между реальностью и грезой человека, спящего «мертвым сном». Героиня произведения тоже находится и в реальности, и во сне:
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена…
Из одной реальности, в которой мы видим лирического героя, возникает другая, существующая параллельно: это «долина Дагестана», с одной стороны, и «вечерний пир в родимой стороне» – с другой. Персонажи этих двух реальностей, тоже параллельно существующие, мысленно поддерживают связь друг с другом: один видит то, что происходит сейчас с другим, и наоборот.
И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той,
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.
Пониманию содержания стихотворения способствует и кольцевая композиция: в первой и последней строфах почти полностью совпадают детали. Если в первой строфе мы встречаем словосочетания «кровь точилася» (в значении «еле-еле»), «дымилась рана», то во втором – «кровь лилась хладеющей струей», «дымясь, чернела рана». Это совпадение мироощущения лирических героев позволяет любящим преодолеть расстояние.
Форма стихотворения позволяет дойти до самой сути в понимании его смысла. Так, первая строфа представляет собой описание происходящего, здесь довольно своеобразная экспозиция; вторая строфа вводит нас в действие, изобилующее реалиями: здесь мы ясно видим местность, где умирает лирический герой. Тире в последней строке этой строфы как бы сообщает читателю о выходе действия за пределы реальности: герой «спал мертвым сном». В третьей строфе уже сон героя, и точка, заключающая строфу, своеобразно соединяет два сна.
Данное стихотворение отнюдь не выбивается из общей концепции творчества Лермонтова. Напротив, оно продолжает излюбленную тему поэта об отчужденности героя, который уходит из жизни в гордом одиночестве, и лишь одна душа это чувствует. Герой лежит в долине один, в жару, и это еще один контраст: день – символ жизни, а герой уже уходит из нее, его уже как бы и нет.
Стихотворение вроде бы не вызывает никаких особых чувств, его содержание передано на редкость сухо, без лишней эмоциональности, свойственной лирическому произведению. Однако без слов и эмоций создается психологически достоверное представление о происходящем за счет композиции сна «в кубе».
Стихотворение М. Ю. Лермонтова «Парус»
Вхождение Лермонтова в литературу было стремительным. «Белеет парус одинокий…», – вчитываясь в эти знакомые с детства строки, представляешь себе легкий белоснежный парус, скользящий по гребню прозрачной морской волны и постепенно исчезающий в «тумане моря голубом». Парус в представлении человека – это вечный символ неугасающей надежды, осуществления мечты. Однако в стихотворении он исчезает «в тумане». Может быть, потому, что помыслы, стремления и надежды лирического героя этого стихотворения не вполне ясны ему самому, не обозначены достаточно четко и ярко? Или он не знает, чего хочет, что ему нужно? Последующие две строчки являются косвенным подтверждением этой мысли: корабль покинул свой родной край, но еще не достиг заветного далекого берега. Он находится на перепутье, колеблется, не находит себе пути, не знает, куда ему плыть:
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?
Да и как узнать, ведь он «счастия не ищет», у него нет определенной цели, нет смысла в его вечном терзании и поиске. Здесь, на мой взгляд, поэт употребил слово «счастье» в более широком значении: как своеобразный символ целенаправленного поиска, смысла жизни. Но и бежит он «не от счастия». Не к чему привязаться его сердцу, не к чему приложить свой ум. И автор испытывает боль за своего героя. «Увы!» – горестно восклицает он…
Но пока море спокойно и ласково, хотя намек на бурю уже есть в середине стихотворения. Под кораблем «струя светлей лазури, над ним луч солнца золотой». Для чего поэт говорит об этом? Может быть, это своеобразная символика замкнутого пространства, окружающего парус со всех сторон, своеобразный заколдованный круг, в который попал лирический герой? Ведь вода всегда отражает небесный свод, и это зеркально отражаемое пространство словно возвращает парус к самому себе, движения вперед не происходит, и нет иного выхода, как бесцельно плыть в никуда. А кругом безысходность, безнадежность. Правда, и в этом царстве безысходности есть один светлый момент: «туман голубого моря» пронзает «луч солнца золотой», но и он не является путеводной звездой, не придает смысла жизни, ведь мятежный парусник все равно «просит бури, как будто в бурях есть покой!»
Слово «покой» в данном контексте приобретает особый смысл и употребляется поэтом не в качестве обозначения сытой, комфортной жизни, а в более широком значении: успокоение воспринимается читателем как удовлетворение от сознания правильности выбранного жизненного пути. Даже стихотворный размер (ямб) настраивает нас на полное умиротворение. Буря подобного состояния не подарит, в ней не найти покоя. Возникает естественный вопрос: где же можно отыскать его? Однако на этот вопрос автор не дает ответа, возможно, потому, что и сам его не знает.
