На углу улицы, там, где она заострилась, словно стрелка у женского глаза, в дружном кругу сидели григорианцы. Они расположились на тротуаре. Рядом с ними лежали кошки. Григорианцы хлопали в такт и подпевали парню с гитарой в руках. Вокруг него собрались мужчины с барабанами и били под его ритм. Молодой человек неистово крутился и после каждого своего маленького куплета подыгрывал на своем инструменте. Он плясал с поднятыми руками. Его музыка звучала воинственно: барабан властно гулял по задворкам улиц, а гитара сладкими нотами ласково привлекала людей.
О, любовь моя, ради которой я отдам свою душу.
Я напишу тебе её на лепестках.
Пусть лучше они пронесутся по ветру и упадут на твою щеку,
Чем польются слезы из полюбивших мне глаз.
Их неожиданным гостем стала Диана. Такая же григорианка, как и они. Она смотрела на них сверху из маленького и ветхого окна своей кухни. Открыв его нараспашку, она бедром прильнула к подоконнику и обняла свои белые голые плечи.
Песня звучала инородно для здешних улиц. Музыка выглядела заплаткой среди чужой культуры. Эта улица, как и все другие, принадлежала аспирийцам. Теперь принадлежала. Ещё год назад ни у кого бы и мысль не возникла, чьё это место. А музыкант всё плясал. Мужчины властно ударяли по барабану, а парень разыгрывал свою гитару. Чуть согбенно он щеголял в ночи в своей выжженной от солнца футболке.
О на-на на-а на на-на, о-о на-а на-на на-нинья
О люби-и-мая моя
Ты не плачь, ты не бойся
Ведь теперь бессмертна моя душа.
Диана улыбалась их беспечности. Смотря на них, все недавние беды забывались. Музыка и культура давали независимость от невзгод. Песня врывалась в квартиру, в которую она не так давно переехала со своими детьми и мужем.
Недавно всю страну потрясли беспорядки и погромы. Государство, проспав несколько десятилетий в ложной идеологии, распадалось на прежние маленькие государства согласно своим этническим группам. Диана и её семья оказались не на той территории. Её муж был вынужден спрятать свою семью в чужую квартиру, дабы переждать народную бурю. Но как бы мы ни прятались от бед, они всё же нас находят. Ибо жизнь всегда хочет доказать человеку, что без боя он не достигнет мира. Вот так испытания и пришли в семью Розари.
Их дочка Эля заболела менингитом. И как бы муж Дианы, его звали Александр, ни пытался обойти народную глупость и внезапное неуважение друг к другу, ни один врач не стал долго держать у себя ребёнка григорианцев. В конечном счёте, их девочка потеряла слух.
Родители обомлели от этой новости. Страх о невыполненном долге перед ребёнком и последующая боль не давали им спокойно жить. Они с ужасом понимали, что слух дочке уже не вернуть. Была затронута их красота и нежность. Самое прекрасное в их доме. В последнее время они с широко раскрытыми глазами да с потупленными головами сидели за своим столом на кухне. И только их дети, Лев и Эля, которые являлись двойняшками, невзирая вообще ни на что: ни на ситуацию в стране, ни на боль родителей, отважно и храбро вселяли в дом радость.
Александр должен был уже с минуты на минуту привести Элю домой. Диана искоса смотрела, как в углу улицы играла музыка. Весь сентябрьский вечер лоснился от духоты, от влажного ветра с моря, от шафранных огней, от бархатного голоса певца. У всех уже далеко не первым слоем пота были засалены кожа и одежда. Запах шёл вперемежку с духами. Исполнитель поднял высоко руку. Музыка остановилась. Он пропел последний раз припев. И затем со взмахом руки и последним аккордом они успокоились. Все захлопали ему и, улыбаясь, кричали: «Браво!».
И вдруг стук в дверь…
Тук – тук. Прозвучал он грубо ногой снизу. Диана побежала к двери и открыла её. На пороге стоял Александр, а на руках он держал спящую Элю.
– Что такое? – с тревогой в голосе спросила Диана.
Она сразу заметила, что муж не смотрит ей в глаза.
– Она замоталась. Уснула, когда ехали обратно. Врач сказал, что её ещё где-то недели две следует держать в постельном режиме.
Он зашёл в квартиру, которая сразу же начиналась с большого пространства, разделённого на две условные части: слева кремовая кухня, а справа гостиная с бежевым диваном, телевизором и кофейным столиком. Далее шёл коридор, разделяясь на две комнаты. В левой спали дети, а в правой – Александр с женой.
Александр и Диана ещё были очень молоды. У Александра темно-русые кудрявые волосы. Щетина выступала на исхудалых щеках. Он высок и дюж телом. На свою жену он всегда смотрел тоскливо-улыбающимися черными глазами, но на всех других они глядели строго и серьезно. Диана была в чёрном платье-карандаш, длинные и прямые волосы лежали на белых и сальных плечах, маленький носик и щеки испещрены родинками, умиляющие мужа. Она смотрела на него чистыми лазурными глазами.
Диана пыталась поймать его взгляд.
– А потом?
– Все. Это был наш последний визит к врачу. Пусть ещё недельку поспит у нас в спальне. – они стояли, Диана гладила свою дочку по голове и поцеловала её в лоб. – Ты не волнуйся, Дин, если на второй или третий день увижу, что она не поправляется, я этого доктора сам сюда за шкирку притащу. – слегка успокоившись. – В любом случае она сейчас очень слабая. Одна поездка её уже вымотала. Хотя сидела у меня спокойно, ничего не делала. Там я её тоже без очереди провёл. Не знаю даже.
Диана как-то непонятно на него посмотрела. Александр улыбнулся ей и поцеловал её. Она аккуратно обняла мужа, пытаясь не задеть дочь.
– Пошли, положишь её, а я переодену. Только сразу не уходи, я её одна не подниму.
Они пошли к себе в спальню. Не включая свет, положили Элю на кровать и стали её переодевать.
– Лев уже спит?
– Да, давно уже лёг. Мы поужинали, не стали вас ждать.
– Хорошо.
– Тебе еду разогреть.
– Нет. Кофе потом мне сваришь?
– Да, конечно. Тоже с тобой попью. – они уже почти переодели Элю, Александр одевал её в пижаму, а Диана складывала уличную одежду. – Ты опять будешь на диване спать?
– Да. Не хочу ей мешать.
Диана обхватила свои плечи.
– Я даже не знаю. Надо бы тоже её оставить…
– Да спи здесь, если тебе со мной неудобно.
– Просто если спать с тобой, то это на тебе всю ночь надо лежать, а у меня потом и грудь, и спина болят.
Александр устало и равнодушно пожал плечами.
– Смотри сама, я тебе не запрещаю.
Диана заметно обиделась на безразличие мужа.
– Ну не надо так, слышишь. Чего ты так со мной серьёзно? Если хочешь, чтобы с тобой была, так и скажи.
– Но тебе же неудобно будет.
– Ну тебе же тоже.
Александр ухмыльнулся ей своей задорной улыбкой. Даже когда казалось, что все плохо, Александр никогда не вешал нос.
