Всем приготовиться. Запуск через минуту. Начать обратный отсчёт.
– Ко взлёту готовы.
Рассвет задребезжал на горизонте. Коснулся гладкого блестящего бока космического корабля, пробежал лучами по буквам «Омега спейс», заглянул в кабину пилота, отразившись в забрале шлема скафандра. Сверхпрочное стекло со светофильтром защищало от лучей, от ярких вспышек, от всего, что могло бы навредить глазу космонавта, поэтому он без опаски смотрел на восходящее солнце. Никогда ранее оно не казалось настолько родным, словно хлеб, приготовленный матерью в воскресное утро.
Пилот унял дрожь в руках, сверил датчики на панели перед собой – идеальная точность всех показателей – выдохнул и, прикрыв глаза, улыбнулся. Нынешняя ситуация совершенно ничем не отличалась от пройденных раз за разом тренировок на симуляторном корабле: те же действия, та же кабина, то же кресло, ставшее уже родным, тот же сенсорный экран, те же цифры и координаты на панели перед глазами. Лишь одно маленькое незначительное отличие заставило сердце замереть на секунду – он взлетит, и корабль унесёт его в космос.
На этот раз всё по-настоящему. Он не выйдет спустя час из кабины и не выпьет колы, не съест свой обед, не разомнёт руки и не пробежится под дождём до корпуса, где упадёт на свою кровать и уснёт, не снимая ботинок. Теперь не видать ему своей маленькой комнатушки в лучшем случае в течение нескольких последующих лет, а в худшем…
Он тряхнул головой, размял шею, запястья,потянулся. Хотел почесать нос, но забрало скафандра герметически захлопнулось ещё пару минут назад.
Вдруг ужасно захотелось в туалет. Так всегда бывает, когда собираешься в долгую дорогу. Вроде бы и справил нужду перед выездом, но в самый неподходящий момент прижмёт по-новому, да так, что начнёт сводить низ живота, а когда съедешь наконец с главной дороги и спрячешься в кустах – упадёт пару капель, и всё. Мнимое ощущение наполненности мочевого пузыря.
– Ссыкун, – говорил ему брат, когда отцу в очередной раз приходилось останавливаться у обочины.
Почему в самые ответственные моменты появляется это давящее чувство внизу живота?
– Ссыкун, – повторил тихо пилот и ухмыльнулся.
Ближайшей обочины не видать ему ещё лет десять. Это по самым оптимистическим прогнозам. А туалетной комнаты – как минимум пару часов.
«Быстрее бы», – думал он, подёргивая ногой и не понимая, чего хотелось сильнее – быстрее очутиться в космосе или в туалете.
Минута вдруг растянулась в вечность, а вся жизнь, всё то, что происходило когда-то там, за обшивкой космического корабля, за пределами этого скафандра, стало чем-то мимолётным, мелочным, неважным. Словно все тридцать лет, оставленные там, позади, были лёгким послеобеденным сном, взмахом крыла бабочки, лопнувшим мыльным пузырём.
Вот, где вся его жизнь, – здесь, в нескончаемых шестидесяти секундах.
Трепет в сердце – совсем как в детстве, когда впервые взбирался на заброшенное здание, когда увидел город, будто игрушечный, раскинутый у себя под ногами. Трепет, когда раскачивался на качели всё сильнее и сильнее в попыткахдотянутьсяногами до самого неба, когда чувствовал, что летишь и никто не в силах остановить. Трепет первого поцелуя и первого рассвета, роса на изогнутых травинках, снег в рождественскую ночь, звёзды в далёкой галактике, трепет двигателей космического корабля.
Пилот оборачивается и видит незнакомого мальчишку в синих коротких шортах и красной футболке. В руках ребёнка игрушечная ракета, он присел на корточки перед телевизором, на экране которого прямой эфир со взлёта космического корабля «Хи спейс», давним предшественником «Омеги».
– Десять, девять, восемь, семь, – повторяет мальчик за торжественным голосом из телевизора. – Шесть, пять, четыре. – Космический корабль дрожит, дрожит мальчик, сжавшись, как пружина, дрожат люди, собравшиеся у своих телевизоров, молятся, приковав взгляды к картинке. – Три, два, один.
Корабль, утонув в белом дыму и заревев турбинами, взмывает ввысь. Мальчик подпрыгивает как можно выше, протягивая игрушечную ракету к потолку, кружится с ней, запрыгивает на диван, перескакивает с него на подоконник и подносит к небу – туда, где виднеется белый след от взлетевшей «Хи спейс».
На игрушечном кораблике неровным детским почерком написано: «Омега спейс».
– Я лечу за тобой, папа, – говорит малыш и становится на носочки, опасно высовываясь в окно.
Вместе с игрушечной ракетой от Земли отрывается уже и настоящая «Омега спейс». Пилот часто моргает, избавляя себя от странного наваждения. Мальчик до боли знаком, как будто встречались с ним когда-то давно, в другой жизни.Но настолько ясно и чётко увидеть события двадцатипятилетней давности, а именно тогда покинула земную орбиту «Хи спейс», было чертовски странно. Ощущение, что подсмотрел за чьими-то чужими воспоминаниями.
Справа в иллюминаторе восходящее солнце выныривает из-за согнувшегося горизонта, на секунду заливает кабину золотым светом. Пилот, сложив руки на коленях, запрокидывает голову и всматривается в иллюминатор, в облака, оставшиеся позади.
– Центр управления. Приём, – говорит он.
– «Омега спейс», вы покидаете пределы мезосферы.
– Показатели в норме.
– «Омега спейс», вы покидаете термосферу. Настроить координаты.
– Координаты настроены.
– Удачного путешествия, «Омега спейс».
– Благодарю, центр.
– Удачи, Луи.
– Спасибо, Джейк.
Брелок в виде собаки с растянутой до ушей улыбкой плавно всплывает на панели управления, словно его кинули в бассейн с водой – знак того, что корабль в невесомости.
Луи проводит пальцами по сенсорной панели, и искусственная гравитация роняет пса обратно на титановую панель. Его пластмассовые глаза качаются из стороны в сторону, а улыбка кажется ещё шире.
Астронавт отворачивает брелок от себя и отстёгивает ремни безопасности; кусает губы, растянутые довольной улыбкой, прижимает руку к груди, удерживая себя от того, чтобы не вскочить и не пуститься в пляс от радости. Он поднимает забрало шлема и глубоко вдыхает. Воздух кажется чище и свежее, чем на Земле. В нём нет примеси запахов чужих людей, цветущих деревьев, запаха земли и зданий, запаха автомобилей и соседних заводов. Абсолютная чистота.
В соседнем отсеке наконец можно снять тяжёлый скафандр, утолить жажду и размяться, но первым делом пилот бежит в туалет. Как всегда: пара капель – и мочевой пузырь пуст. Неужели снова, как в детстве, приспичивает в туалет при любом важном моменте?
Он смывает и долго моет руки, всматриваясь в своё отражение. Глаза наконец обрели утерянный блеск. Нет, скорее, даже приобрели новый. В них светится сама жизнь, сами звёзды. Ни в какое сравнение с тем, что был раньше. Да и был ли этот жизненный блеск когда-либо вообще? Скорее, лишь его слабое иллюзорное подобие. Теперь же глаза кристально чисты. Так же чисты, как разум и сердце, как воздух на корабле и вымытые до скрипа руки.
