Молодым супругам Максиму и Татьяне Котовым несказанно повезло – они получили в полное распоряжение отдельную однокомнатную квартиру в центре Петербурга. Она представляла собой небольшое уютное жилище с высокими потолками, аутентичным скрипучим паркетом, просторной кухней и, главное, ванной комнатой, что было необычно для старого дома на углу Социалистической улицы и Загородного проспекта, большинство квартир которого оставались коммунальными, лишёнными не только этих самых комнат, но и просто ванн. Счастье владеть собственной ванной, иметь возможность каждый день принимать душ, а не поливать себя по вечерам из алюминиевого ковшика над эмалированным тазиком, не таскаться раз в неделю в общественную баню, может понять только тот, кто достаточно долго прожил с единственным краном в кухне, из которого текла исключительно холодная вода. От такой воды стыли зубы, а руки принимали неистребимый малиновый оттенок и покрывались цыпками. Царский подарок Котовым сделала бабушка Татьяны, согласившись съехаться с дочерью и зятем, занимавшими трёхкомнатные смежно-изолированные апартаменты недалеко от станции метро «Международная». Неформальный обмен состоялся, и молодые счастливо зажили на новом месте, наслаждаясь не только достижениями цивилизации, но и видами из окон: два кухонных смотрели на проспект, а в комнате имелось целых три окна, одно из которых помещалось на углу и открывало прекрасный обзор перекрёстка и ровных рядов зелени, посаженной вдоль улицы. Всё у них шло хорошо, в любви и согласии. Максим, артист оригинального жанра, с завидным постоянством выигрывал профессиональные конкурсы, имел успех у публики, без работы не сидел и мог полностью содержать их, пока ещё маленькую, семью. Татьяна работала терапевтом в ведомственной поликлинике, что освобождало её от квартирных вызовов, зато предписывало вести приём полный рабочий день с одним перерывом на обед, и писала диссертацию на тему правильного питания, по мере сил внедряя в жизнь её основные постулаты.
Жизнь молодожёнов сильно смахивала на идиллию примерно месяцев шесть. Ещё месяца три её внешняя сторона продолжала излучать розовое свечение, а вот внутренняя потихоньку покрывалась налётом взаимного недовольства. А ещё через три месяца грянул гром. Толчком к выяснению отношений, так называемой последней каплей, стало овощное рагу. Само по себе рагу мало что значило, проблема выросла из расхождений во взглядах на принципиальные вопросы бытия, а проще говоря, Максима мучил голод. Сцена, разыгравшаяся однажды вечером, переполнила чашу его терпения, и он, не забыв хлопнуть дверью, ушёл в никуда без вещей и денег, с одними документами в кармане.
Затемнение
* * *
Действие первое
Сцена первая. Утро
Утро не предвещало ничего. Ни плохого, ни хорошего. Утро было как утро, бледненькое, серенькое, обычное петербургское. За окнами накрапывал дождик, настолько мелкий, что капли больше походили на водную пыль. Дождик словно зависал в воздухе, не спеша соприкасаться с землёй. От этой мокрой взвеси не могли помочь ни зонтики, ни плащи. Она проникала всюду и пропитывала тела и души, наполняя последние тоскливым ожиданием неизвестно чего. Максиму очень не хотелось открывать глаза, выползать из уютной постели, из-под тёплого, мягкого, почти невесомого одеяла, недавно купленного в одном из огромных гипермаркетов, расплодившихся в последнее время по всему городу. Спешить ему было некуда. На его долю выпала редкая в жизни востребованного артиста череда выходных дней без концертов, репетиций и подработок, поэтому он вполне мог выпустить на свободу свою природную лень. Мог, да не мог. Только Максим решил вновь погрузиться в сон, как говаривала его прабабушка, минуточек на шестьсот, как из кухни раздался голос любимой жены, наполненный смесью ласковых и повелевающих интонаций. Максим никогда не мог понять, как ей удавалось совмещать в речи несовместимые обертоны. Голос призывал его встать и совершить всё то, что совершать абсолютно не хотелось: сделать зарядку, поскольку пробежка по случаю плохой погоды, так и быть, отменялась, принять душ и проследовать в кухню, где его уже ждал сбалансированный завтрак. Татьяна в отличие от мужа всегда вставала в одно и то же время. Её утренние действия были строго регламентированы – от водных процедур до выхода из дома. Того же она пыталась добиться от Максима, и первое время ей это удавалось. Но в какой-то момент их недолгой совместной жизни распорядок начал давать сбои. Так было и сегодня. Максим на её призывы не реагировал. Татьяна несколько раз повторила, что он должен поторопиться, не то завтрак совсем остынет, а есть холодную пищу вредно для желудка. Не получив в ответ ни звука, она вошла в комнату и стала стягивать с ленивца одеяло. Максим держался за синтепоновую броню, как за последнюю надежду. Конечно, победила Татьяна. Однако победа не была безусловной. Максим, натянув футболку и тренировочные штаны, покорно поплёлся завтракать, проигнорировав требования гигиены. Во время завтрака оба молчали, переваривая еду вместе с недовольством. «И чему тут было остывать? – кипятился про себя Максим. – Тонюсенький омлет, стакан мерзкого обезжиренного молока и две овсяные печененки». Жену он любил и пока готов был прощать ей кулинарные причуды, но чувствовал, что терпению приходит конец. «Макс совершенно не желает следить за своим здоровьем. И мне не даёт. Всё через силу, через не хочу… Ну что мне с ним делать? Привык к родительской жирной пище… Ох-хо-хо», – печалилась Татьяна, механически дожёвывая печенюшку.
Покончив с завтраком Максим, глядя жене в переносицу, безэмоционально буркнул «спасибо» и сделал вид, что идёт умываться. На самом деле, запершись в ванной, он выжидал, когда жена отправится на работу, чтобы снова забраться в постель и, если получится, досмотреть прерванный сон. А сон был феерический. Макс де Котэ, так его звали во сне, импровизировал на саксофоне в слепящем свете софитов на сцене театра Ла Скала в Милане. Каким образом эстрадный артист исхитрился попасть на оперные подмостки, казалось несущественным. Чего только не бывает в царстве Морфея. Он знал, что это мировое признание его таланта. Он играл и играл, из зрительного зала в него летели букеты, а крики браво порой заглушали звуки саксофона. Это были сладостные минуты вдохновения. Музыка захватила его целиком, он перестал быть собой, тело растворилась в невидимых воздушных потоках, и бесплотный дух парил над беснующимися от восторга толпами. Он закончил играть, зрители бисировали. Демонический музыкант, властитель масс снова поднёс к губам инструмент, как вдруг услышал тихое «Ма-акс». Мысленно отмахнувшись, он вознамерился играть, но «позывной» прозвучал снова уже громче «Ма-акси-ик». От этого уменьшительно-ласкательного Максика его передёрнуло, и он открыл глаза, досадуя, что не увидит, вернее, не сможет насладиться апогеем Славы. Медные трубы настойчиво звали за собой. Максим наконец дождался ухода Татьяны, юркнул под одеяло и накрылся им с головой. Не тут-то было. Сон улетучился. Минут десять несостоявшийся премьер ещё пытался вернуть пропавшее удовольствие, затем смирился. Некоторое время он лежал, соображая, как с наибольшей пользой для себя любимого провести день. Танька появится не раньше семи, значит у него уйма времени. Из дома выходить не хотелось. Да и куда идти с утра пораньше в такую погоду? Можно включить компьютер, чтобы погрузиться в «бои местного значения», или взяться за Оксфордский учебник. Беда с этими английскими временами, надо бы подтянуть знания. Чем чёрт не шутит: перед мысленным взором артиста нет-нет, да и всплывало видение гигантских букв на горном склоне. По телевизору ничего путного не показывают, сплошные криминальные новости, ещё более криминальные сериалы, да однообразные до тошноты «сказки про Золушек», в которых героинь с завидной регулярностью подставляют, сажают в тюрьму, а потом возносят до неимоверных финансовых высот. Никакого подходящего романа для тихого домашнего чтения в данный момент тоже не имелось.