– Так в каком году, говоришь, было?
– Летом сорок второго. То ли август был, то ли июль… Мы тогда в районе Сиротинской стояли, в составе Сталинградского фронта. Гордов как раз командовал. Его потом на Ерёменко сменили. Через Сиротинскую шестая армия Паулюса на Сталинград шла. Но, взять не смогла, как ты знаешь. В сорок третьем уже, там же, под Сталинградом, в плен взяли супчика. Верней, сам парламентёров прислал, с просьбой о сдаче. Ну да не о том история…
Сухой, но крепкий старик лет семидесяти, махнул рукой, подчеркивая абсолютною неважность Паулюса для разговора. С хрустом свинтил пробку с водочной бутылки. Наполнил две стоявшие на столе стопки, для себя и сидевшего напротив мужчины, который был лет на тридцать помладше.
– Ну, за встречу. Хорошо, что приехал. И сына привёз.
Чокнулись. Выпили. Мужчина подцепил с тарелки кусок ароматно пахнущего чесноком сала. Дед закусить не подумал.
Парень девятнадцати лет, сидевший за столом со старшими, только тоскливо вздохнул, уткнув нос в кружку с квасом.
За окном сгущалась ночь. Бились в стекло, привлекаемые светом стоящей на подоконнике керосинки, мотыльки. Лес за опушкой чернел непроглядно, выделяясь зубчатой стеной еловых верхушек на фоне неба, в котором догорали последние сумерки. Скоро стемнеет совсем, и вовсе ничего не будет видно, кроме всё тех же, бешено носящихся мотыльков, выхватываемых светом лампы.
На улице теперь уже начало свежеть, а в доме было тепло и уютно. Тихо потрескивали дрова в печи, которую расточительно топили с открытой дверцей и заслонками. Не для того, чтобы согреться, а именно ради этого потрескивания, пляски огня в жерле, и то угасающих, то вспыхивающих с новой силой, оранжевых отсветов на стенах. Ну и чтобы поджарить кровяную колбасу с луком, лениво ворчавшую в закопчённой чугунной сковороде.
На стареньком, но выглядевшем ещё добротно, деревянном столе, горела пара свечей и керосинка. Электричества не было. В живом освещении дрожащих язычков пламени, неверные тени в деревенской избе, выглядели на редкость причудливо.
– Так что там в сорок втором, в Сиротинской? – подбодрил мужчина, заедая сало долькой лука, кончик которой он предварительно обмакнул в соль.
– В Сиротинской-то? Жарко там было, ох жарко. Там тогда Кочетковцы дрались. И другие из сороковой стояли на смерть на высоте у станицы. Страшные потери были. Мало кто оттуда живой ушёл. Но история, опять-таки, не о том…
– Да ты ж начнёшь уже или нет? – не выдержал собеседник.
– Не торопи! Ишь какой молодой да шустрый. Лёшка! Сыми колбасу с огня, а то лук подгорит.
Мужчина в ответ лишь иронично усмехнулся. Младший же из компании, поднялся из-за стола, обмотал ручку сковороды полотенцем, и, установив ту на простую деревянную подставку, недоверчиво покосился на шкварчащую кровянку. И как это есть можно?
Дед тем временем снова наполнил стопки.
– Ну, будем, – прозвучал бесхитростный тост.
Чокнулись. Выпили. На этот раз дед наколол на вилку кусок обжигающе горячей колбасы и, прожевав его, удивлённо спросил.
– С гречкой?
– С гречкой, – подтвердил мужчина.
– Уважаю. Ну, так вот, что там в Сиротинской-то… Что там в Сиротинской, я знаю только из сводок, потому как, по счастью, стояли мы всё ж северо-западнее, у Малых Топырей. А то бы, чай, не вернулся. Станица-то сколько раз из рук в руки переходила, там уж перекопали всё снарядами. Ховайся не ховайся, накроет, и костей не найдут. Ну, а на нас не так шибко пёрли. Да и брать у нас особо нечего было, ни удобной высоты для корректировки огня, ни важной дороги, ни какого объекта. Так, участок линии фронта. Надо ж его было кем-то заполнить, вот заполнили нами. Ну так, когда фриц понял, что по основному направлению удара ему закрепиться на дадут, стал фланги щупать – тогда уже и нам досталось.
Начали, можно сказать, согласно учебнику. Выкатили на нейтральную полосу пару броневичков с пулеметами, на самый край. Построчили – посмотрели, чем ответим. У нас на тот момент на роту два бронебойщика было, да и рота, прямо скажем, не в полном составе. В общем, так себе ответ, но чем богаты. Шлёпнули несколько раз по броне из ружей, но не пробили, конечно, далековато для ПТР. Пугнули винтовками, дали из пулемёта. Ротный, Вадим Палыч, стал ругаться, мол, без приказа огонь открыли, сейчас срисуют пулемётные точки, и будут знать, куда в первую очередь бить. Приказал засесть в окопах и ответный огонь не открывать – ничего они нам не сделают. Ну, мы и не против были – сели на дно траншеи, закурили. Пули землю роют, за нейтралкой немецкие пулемёты грохочут, а мы сидим – разговариваем. Немцы постреляли ещё маленько, поняли, что никто на их приглашение больше не ответит, да оттянулись обратно к себе. Ну, сталбыть, теперь жди гостей.
Ротный написал записку в штаб батальона, так мол и так, ждём немцев на чай, ожидается техника, прошу доукомплектовать роту до штатного состава, прислать дополнительное усиление в виде ПТ-орудия, миномётного взвода, и чего-то там ещё… Отправил с посыльным. К вечеру посыльный вернулся вместе с полевой кухней и неполным стрелковым взводом. Сказал, что майор записку направил полковнику, а нам вот пока снял в усиление взвод с другого участка. Больше ничем помочь не может. Вадим Палыч вздохнул, пополнение разместил. Поужинали, ну и стали ждать. Дозор-то выставили, пристроились вздремнуть, а всё не спится. Чуешь же – придут сегодня.
Ну и, к полуночи, загудели снова моторы на нейтралке. Ночь хмурая была. Ползут, фары не включают. Поближе ползут. Мы тоже не стреляем – ждём. Что толку в темноту палить? Минут через пять транспортёры заглохли. Дальше лезть боятся, знают, что с полукилометра ПТР им броню прошьёт. Полоснули очередью в сторону наших позиций, на пробу. Ротный шипит – не отвечать, пока пехоту не увидите. Молчим. А под ложечной знаете, уже сосёт, честно говоря… Ладони потеют. Знаешь, чего дальше-то будет.
Ещё несколько минут тягостной тишины. Шорох в траве со стороны противника. Кто-то крикнул: «Немцы!». Вспышка, одинокий выстрел трехлинейки. И в его сторону ответный. Ну, и тут уж понеслась. По вспышкам стали лупить наугад. Защёлкал шмайсер, рядом над ухом загрохотал ДТ. Пустили осветительную ракету. Ещё одну. Вскоре уж несколько «светляков» взмыло в небо с обеих сторон. Поле осветилось мерцающим белым светом. Немцы оказались на расстоянии ста, а где и пятидесяти метров от наших окопов…
– Дед! А как вы их раньше не заметили-то, с полста метров?
Подал голос Алексей, до этого внимательно слушавший рассказ, не забывая при этом под квас уменьшать количество колбасы на тарелке. Обычной. Остывавшая в сковороде кровянка его не интересовала.
– Да как-как? Привык в своём городе жить. Вот поди сейчас за порог, обойди дом с той стороны, где лампа из окна не светит, да скажи, много ли ты в десяти шагах от себя разглядишь. А нынче ещё ночь ясная… В общем, каб не выстрелы, да не ракеты, вообще не поймёшь куда палить. Но тут-то палка о двух концах. Видишь ты вспышку – видят и твою. На винтовочные, правда, внимания меньше обращают, а вот как только застрочили «Максимы» – с вездеходов-то их быстро и прижали. Поди, сунься за пулемёт, когда по гнезду немецкий «МГ» шьёт. Так что, пришлось полагаться на Дегтярёвы да ППШ. Ну, немцы тоже, не будь дураки, лёгкие пулемёты разложили на сошки, прямо в траве. А ихние твари знаешь, как режут? Что твоя коса траву. Над головой свистит, высунуться боишься. Всё вокруг грохочет. Кто-то уже гранаты кидать начал – значит, враг близко. Капитан кричит: «Сейчас они вплотную подойдут, тогда пулемёты строчить перестанут, чтоб по своим не попасть. Это наш шанс! Либо сейчас остановим, либо сдадим участок».
