Десять часов вечера. Чернота за окном. Холодный март. На кровати в тесном больничном боксе сидит Сережа, а на соседней кровати у мамы на руках засыпает малыш.
Часа полтора назад малышу, который было уже пошел в ночь, стало хуже. Он проснулся от удушающего лающего кашля, начал плакать. Мама сразу же поволокла его в ванную, включила самую горячую воду и сидела в этой бане минут 15. А Сережа то и дело заглядывал за шторку, посмотреть, как там малыш и какое лицо у мамы – обычное или грустное. Но лицо ее было даже немножко злое от своих каких-то мыслей и от того, что она все время шикала на Сережу, чтобы не пускал холодный воздух.
Потом приехала скорая. В больницу пришлось отправиться всем вместе. На сколько затянется – не ясно. Оставлять дома одного семилетнего Сережу мама была не в силах, да и он сам больше всего только этого и боялся.
На жестком сиденье в подскакивающей то и дело машине сидела мама, крепко держа малыша у себя на коленях, глядела на Сережу, сидящего на скамейке напротив, и мысли ее скакали одновременно с колесами на разбитой дороге. «Наташка не сможет, работает. Оля свою возит целый день по занятиям, не даст же она Сережке ключи от квартиры… а если сам будет ходить домой? А вдруг ключи потеряет? Поесть не сможет разогреть? Да где ж он возьмет-то поесть? Кто ему приготовит? И соседи все работают. Кого же просить, чтобы смотрели за ним после школы? Ой, ма…»
Вечный день под ядовито-белыми лампами приемных покоев, полные руки вещей – почти все куртки, шапки и шарфы достались Сереже. Минуты ожидания, пока малыша осматривает дежурный врач, выносит свой вердикт и дает направление, кажутся часами, если перед глазами только зеленые стены и маленькая серая стойка охранника. Он сидит букой, наверное, хочет спать, и даже несколько слов не скажет Сереже, как это обычно делают взрослые, встречая загрустившего малыша. «Один ботинок сказал другому: привет! Ты что такой страшный? – Я не страшный, я хороший, просто хотел дружить. – А, ну давай. – Ты умеешь играть в «ботинкошлеп»? – Как это? – А вот так: шлеп, шлеп, шлеп, тебя!» Носок одного ботинка все наскакивал на край другого, а тот вырывался – «шлеп!».
– Сережа, пойдем!
Почти не видя из-за курток пола, шагая вслед за маминым голосом, Сережа провалился в коридоры больницы, казавшиеся бесконечными. Сюда, теперь направо, не отставай, еще чуть-чуть. Слева стены и двери сливаются в своей белизне, справа низкие окна показывают темноту. От пункта сдачи крови, где им пришлось ждать лаборанта, длинный и узкий коридор тянулся в обе стороны, в одном конце дверь, а в другом – новый коридор. И никого там больше не было кроме них. Только как будто из воздуха возникали и тут же исчезали девушка в халате, каталка, человек с перевязанной головой.
– Тут как во сне, – прошептала мама, когда ее взгляд завис в пустоте коридора.
Замысловатые больничные лабиринты привели их в пустой узкий бокс на две взрослые и две детские кровати, где Сережа остался один в полутьме. Мама с малышом растворились за дверью, в ярком холодном свете из процедурной.
Перед тем как выйти из палаты, мама звонила по телефону. О Сережиной доле она договорилась с консьержкой Розой Юрьевной, которая жила в том же подъезде и не то, чтобы маялась от безделья или желания кому-нибудь помочь, но на удивление быстро и по-человечески вошла в положение. Консьержка должна была встречать Сережу из школы, кормить и следить за уроками, а на ночь отводить его в их квартиру, сидеть, пока мальчик умывается и ложится, ждать немного, чтобы уснул, и уходить до утра. Такси до больницы и обратно мама пообещала оплатить.
– Укол пока на стали делать, только ингаляцию, – быстро заговорила мама, вернувшись в бокс. – Как не вовремя папа уехал! Но что поделать, работа. Не грусти, солнышко, – обратилась она к Сереже. – Сейчас приедет Роза Юрьевна на такси, заберет тебя. Будешь спать дома, – мама неуверенно улыбнулась.
Малыш послушно сидел у нее на коленях и наблюдал за ее лицом. Ему уже год, он научился ходить и все время намеревался залезть куда-нибудь повыше, но сейчас притих, измотанный высокой температурой и кашлем. Мама устроила его на руках и приложила к груди.
Сережа несколько секунд смотрел на пустую детскую кроватку с белым металлическим бортиком и представлял себя одного в квартире. Ночью.
– Мама, – произнес он робко, – а может быть я тут останусь. Эта кровать свободная. Мне она понравилась.
– Сереженька, хороший мой… Нельзя, солнышко. Не разрешат, у них биток, пациентов много, мне в приемке сказали. Да и тут инфекционное отделение, заразишься на раз. Ну посмотри, вот Максик болеет, разве здорово? А если ты чего-нибудь подцепишь? Да не дай Бог! Роза Юрьевна за тобой посмотрит, а я звонить буду. И ты мне звони. Все будет хорошо.
Мама говорила полушепотом и так ласково, что от этого еще больше не хотелось от нее уезжать. И почему говорят «биток», если кровать свободная? Прямо обидно!
Мальчик представлял себе, как такси долго не едет к Розе Юрьевне или глохнет на середине пути. И пока консьержка решает проблемы с машиной, становится уже так поздно, что он засыпает здесь, в больнице, и мама не решается его будить. А завтра, завтра видно будет… Но не успел Сережа замечтаться, как экран маминого телефона засветился. Роза Юрьевна прибыла к главному входу. Она совсем не злая, нет. Но все же так не хочется уезжать от мамы.
Ключ привычно щелкнул в замке, но после этого оказался не на положенном ему крючке, а в кармане у тети Розы. Консьержка напоила ребенка чаем с печеньем, помогла собрать портфель и, отправив в постель, быстро выключила свет. Никаких тебе «подожди немножко», «я еще не улегся как следует» и «сосчитай до пяти». Сережа глядел в темноте на ее крупный силуэт с короткостриженой головой и все никак не мог решить, тетя Роза еще тетенька или уже бабушка.
– Ну чего глазенки лупишь? Закрывай! Поздно, – сказала она слегка хрипловатым голосом и скрипнула стулом.
«Наверное, все–таки бабушка», – подумал Сережа и повернулся к стене. Минут через пять консьержке показалось, что мальчик уснул, и она спокойно покинула квартиру. Было уже около полуночи.
_________
Мама сидела на кровати и беззвучно водила пальцем по экрану смартфона, вставала и подходила к окну. Спать не хотелось, хотя и нужно было бы. Мир за окном заволокло туманом, сквозь который просвечивали желтые и зеленые прямоугольники – окна другого корпуса больницы. Белый фонарь во дворе между корпусами по-киношному светил на очищенную от снега дорожку, а прямо перед окном раскинулись графичные узоры ветвей молодых берез. Телефон завибрировал в маминой руке, Сережина мордашка высветилась на экране.
