Человек лет тридцати, одетый в белую полотняную рубашку и широкие светлые штаны, лежал животом вниз на мягком песке на берегу огромного небесно-голубого и спокойного океана. Его щеку и губы ласкала волнами теплая нежная вода, напоминая о любимой супруге. Ему совсем не хотелось вставать. Он с удовольствием пролежал бы так очень долго, забыв обо всем, наслаждаясь единением с природой. Однако его ждали, поэтому он, сделав усилие над собой, приподнялся и сел лицом к океану. Приятный освежающий бриз словно пытался пробудить его от дремоты. На фоне ясного неба кружили крикливые чайки, по песку суетливо сновали туда-сюда шустрые крабы. Мужчина задумчиво глядел то на идеальную линию горизонта, то на обломки брига, которые неутомимая стихия продолжала бить о торчащие из воды валуны, словно пытаясь стереть все следы человеческой деятельности.
Но вскоре он снова вспомнил, что его ждут, тут же решительно поднялся и двинулся в густые джунгли, вглубь острова. Довольно быстро он вышел на одну из троп, протоптанных аборигенами. Человек бывал здесь много раз, поэтому ни компас, ни карта ему были не нужны, он прекрасно ориентировался на местности и знал, что эта тропа приведет его на противоположный берег острова. Он также помнил, что на острове нет ни ядовитых змей, ни прочих опасных гадов, и поэтому шел быстро и уверенно, почти не смотря под ноги. Так он двигался довольно долго, наслаждаясь красотами тропического леса. Мужчина в задумчивости пересек вброд небольшую быструю речку с множеством маленьких каскадов, случайно спугнув антилопу, пришедшую на водопой, и остановился, заметив наконец, насколько живописной была речушка. Он полюбовался немного быстро движущейся водой, прислушался к ее шуму. Сколько разных звуков и мелодий он услышал! Ему казалось, что в этом журчании были сосредоточены все эмоции и краски мира. Что это была вечная музыка самой жизни.
Человек двинулся дальше. Шум реки постепенно отдалялся и затихал. Неожиданно откуда-то раздался отчетливый глухой звук, как будто что-то упало. Он, тут же замерев, стал оглядываться и прислушиваться. Не было заметно ничего необычного. Тишину заполняли лишь обычные шумы джунглей: пение разнообразных птиц, крики обезьян, треск цикад и прочие. Он продолжил путь, все еще осматриваясь. Вдруг он заметил справа вдалеке убегающую черную человеческую фигуру. «Странно, – подумал мужчина, – вряд ли это был абориген, ведь они обычно поодиночке не ходят. Кто же это мог быть?» Так он шел в раздумьях, на всякий случай ускорив шаг, пока, наконец, не добрался до своего места назначения – небольшого деревянного домика, похожего на хижину и стоявшего на краю леса, неподалеку от пляжа.
Мужчина отворил входную дверь и встал как вкопанный на пороге уютной комнаты, обставленной различными поделками из местных материалов – бамбука, кокоса, ротанга и камня. У дальней стены стояла скромная деревянная кровать, на которой лежал, скрючившись, не так давно ставший пожилым человек. Он держался за живот.
– Ник, сын, ты все-таки успел, – не без труда, но с радостью сказал лежащий, – в меня стреляли, мне очень больно.
Ник был ошеломлен, в глазах проступили слезы, губы задрожали. Ведь это был его отец, и, по всей видимости, ему было очень плохо.
– Но как это возможно?! Ты что, ранен? Ты умираешь? – воскликнул он, кинувшись к отцу и упав рядом на колени.
– Да, я уже понял это. Я вообще стал многое понимать. Вся шелуха спала, отвалилась вся эта дрянь, житейская пустота, глупые важные разговоры, бессмысленные дела. Я остался наедине с истиной. И понял реальную цену всему. Как будто получил отчет оценщика моей жизни, а там одни нули. Как я был глуп и слеп. Все время упущено.
– П-подожди, это произошло здесь? Не может быть!
– Да, это был Инквизитор.
– Он что, все-таки существует? Это не пустой слух?
– Как видишь. Но я его прощаю, не хочу уходить со злобой. И ты не мсти за меня, а то станешь как он. Обещай мне.
– Да, конечно, обещаю! Но никуда ты не уйдешь! Не сейчас! Пожалуйста.
– Послушай, я тебя понимаю, ты ведь редко меня видел, тебе не хватило общения со мной. Простите меня, я был весь в работе, строил свою бездушную империю. Я хотел быть с вами, со своей семьей, правда, – сказал умирающий и улыбнулся.
Ник слушал его со всем своим вниманием, боясь упустить хоть одно его слово:
– Но я делал столько всего плохого, во мне было столько грязи, что я просто не мог быть с вами долго, я уходил в свою безжизненную башню и страдал от этого. Это была моя вынужденная, добровольная изоляция, это был мой ад. Как же я смогу быть с Чистейшим? Неужели мой ад будет продолжаться и там? Я буду всегда надеяться на Его милость. Я так устал тащить на себе тяжелейшее бремя своих грехов, они так давят на меня. Но я рад, что, наконец, скоро их сброшу, и они уничтожатся вместе с телом, которое разложится до элементарных частиц, чтобы полностью очиститься, и соберется вновь обновленным в самый радостный день, который, очень надеюсь, будет радостным и для меня.
Он вдруг замолчал и задумался, глядя через оставленную открытой входную дверь на бескрайний океан. Но вскоре продолжил:
– А знаешь, почему людей все время тянет к морям и океанам? Потому что оно такое невероятно огромное, бескрайнее, бесконечное, необъятное. Оно напоминает нам вечность, непостижимую глубину Всевышнего. Мы стремимся к нему, хотим окунуться в него, и когда это происходит, то мы как бы погружаемся в вечность, во что-то, что больше, глубже нас. Мы как бы соединяемся с Творцом, становимся частью непостижимого, при этом не растворяясь, не теряя своей личности… Сейчас, на пороге смерти, невольно начинаешь подводить итоги. Мне вспоминается вся моя никчемная жизнь. И только теперь, видя ее сразу всю целиком перед собой, как будто вне времени, я многое понял. Я всегда жаждал чего-то, искал, стремился к чему-то. И это что-то как будто все время ускользало от меня. Вот я добился самой красивой девушки на свете, вот новая ступенька карьерного роста, вот я стал главой компании, вот я купил огромный дом, вот в моих руках огромная власть, деньги, слава. Но каждый раз, достигая чего-то, я чувствовал не радость и удовлетворение, а всепоглощающую пустоту, как будто я обрел лишь мираж, иллюзию, но не то, чего жаждала моя душа. И потом, когда я напичкал ее всем этим хламом, она уже почти перестала надеяться, а просто забилась в уголке моего гнилого нутра: эгоизма, гордыни и властолюбия. Я, можно сказать, приобрел весь мир, но потерял себя. Я не только не приблизился к тому, чего на самом деле искал, а лишь отдалился. Но теперь я понял, что душа человека ищет не что-то материальное, ведь все материальное бесконечно примитивнее нее и поэтому не утоляет ее жажду. Она пытается отыскать нечто, что глубже, совершеннее, сложнее ее самой, и это может быть только Он, Господь Бог. Я всю жизнь гонялся за иллюзиями. Поэтому мне и всего мира оказалось мало, я был ненасытен. Пожалуйста, сын, не повторяй моих ошибок.
