Кира Шумовкина помнила, как в детстве они с мамой жили в малосемейке. Там было много скандальных тетенек, пьяных дяденек, а у мальчиков и девочек, с которыми мама заставляла играть, из носа текли густые зелёные с@пли. Колготки и платья их были замызганные. И Кире с ними было очень неприятно. Мама говорила, что это потому что у них низкий порог брезгливости. Киру удивляли эти слова, потому что в двухэтажке, в поселке Дежнёво Тульской области, где было их общежитие, все пороги были высокие, а полы холодные. И девочка никак не могла понять, про какой такой "низкий порог" говорит мама.
По мнению шестилетней Киры мама вообще говорила и делала много чего непонятного. Как например, она не ругалась если к ним в гости приходила баба Люба. Кушала их жареную картошку или пельмени из пачки, которые хочешь не хочешь, а приходилось делить с этой, чисто случайно зашедшей к ужину соседкой. Ну, что хуже всего она требовала включать свои сериалы так громко, что Кира и мама вообще почти переставали слышать друг-друга. Тогда было невозможно ни почитать сказку, ни поболтать с мамой о чем – нибудь.
Кира часто просила маму не пускать к ним бабу Любу, жаловалась на то, что от ее байкового халата с проплешинами пахнет кошками, а от самой бабы Любы, луком и водкой. Но мама говорила: "Кира, ты должна учиться проявлять импатию к пожилым людям! Баба Люба старая одинокая женщина, негуманно отказывать ей в дружбе!" Но самая большая мамина странность— это то, что она разрешала дяденьке в засоленной куртке с надписью " охрана" забирать ее на вечер до самых десяти часов!
Дядька заводил ее во двор детского сада, убирая с железных ворот толстую ржавую цепь. Это было всегда в том часу, когда садик уже был закрыт и дети и воспитатели были дома. Хотя, Кира не была уверена, на счёт воспитателей потому, что не знала точно есть ли у них дом. Может быть они как огромные игрушки замирают в шкафах пока их никто не видит. Кира не могла этого исключать, ведь она ни разу не слышала, чтобы воспиталок и директрису кто-то из садика забирал бы домой. А вот дети точно были дома со своими мамами и папами. Или только с мамами как Кира. У нее не было папы, хотя вот этот дядя который забирал ее в свою охранную сторожку, почему-то врал, что он ее папа. Наверное, потому, что у него были точно такие же голубые глаза. Но Кира отказывалась верить этому дядьке, от которого все время пахло пьянством и носками.
Как не расхваливал он свои угощения девочке не казались вкусными не подмоченный чаям хлеб посыпанный сахаром, ни варенье, ни печенье, которое почему-то все время пахло куревом и было очень твёрдое. Не нравилось ей и рисовать и слушать, скучные дядькины истории про какой-то там дефицит, про какую-то перестройку и про рыбалку. Поэтому, когда дядька отводил ее наконец-то домой к маме Кира очень радовалась, особенно если баба Люба уже уходила к себе спать. Было тихо и Кира спрашивала про дядьку: "Мам, а можно называть его дядя Серёжа?" хотя знала, что мама в очередной раз ответит " Ну, какой же он тебе дядя Серёжа! Это же твой папа! Когда-то мы с ним жили вместе в квартире у твоей бабушки, а потом развились, и я переехала сюда когда ты у меня ещё в животике была. Но это твой родной папа. Он есть и будет твоим папой навсегда!" Девочка не спорила, она просто знала, что это ложь, что взрослые иногда врут, ну например, что у стоматолога не будет больно, или что купят эту игрушку потом, но они не купят и больно будет. Кира это знала и была убеждена, что про папу это такая же взрослая ложь.
Одно ее радовала, что голубоглазый дядька забирал ее в свою каморку редко. Ингода проходили целые времена года от встречи до встречи с ним. Он бы наверное, приходил ещё долго, очень-очень долго! Всю жизнь! Но они переехали к папе, а голубоглазый дядька наверное, не знал их нового адреса, а даже если бы и знал то папина охрана его не пустила бы. Да, папа и сам не разрешил бы ему уводить Киру по вечерам в обшарпанную сторожку и кормить этим мерзким подмоченным сахарным хлебом.
Теперь живя с папой, Кира Шумовкина могла кушать пирожные и торты хоть каждый день без всякого праздника. А мама надевала красивые платья и делала кудряшки просто так без повода, а ещё без повода можно было ходить в кафе и детский мир, потому, что их папа был очень крутой. Кира поняла это ещё тогда будучи шестилетней, когда они с мамой впервые уселись в высокий черный джип и водитель примчал их домой – в особняк в элитный коттеджный поселок "Сонцепёково".
Мама назвала папу Генчик, а все остальные – Геннадий Михайлович и у Киры не было сомнений в их родстве. Теперь и фамилия у них была одна на всех – Широбочкины. И хотя, папа был немолод и глаза у него были не такие красивые как у того сторожа из детского сада, а совсем обычные и даже можно сказать бесцветные, но Кира любила его всем сердцем, ей нравилось быть дочкой мэра…
***
Город Вишнёвск возглавляемый Широбочкиным, был крохотный словно пуговка, и вмещал в себя всего – навсего, сорок две тысячи человек. Но от того власть мэра ни чуть не умаялась, а наоборот, была беспредельной в территориальном и плохом смысле этого слова! Много кто в городе мог порассказать всякого, про Геннадия Михайловича – местного царька. Но не его семья!
Аврора по-настоящему интеллигентная, утонченная, какая-то " породистая", очень худенькая и высокая блондинка с прямыми, зеркально гладкими волосами ниже спины. С аристократичной осанкой и дрознящей походкой. Она никогда не теряла лица, всегда и со всеми разговаривала очень вежливо. И от этого, даже он – деловитый и малёха развязный мэр, конфузился и чувствовал себя в ее компании дурно воспитанным двоичном, который грызет ногти и мучает котят. (в метафорическом смысле слов)
Но это Геннадия Михайловича и прельщало Авроре. Ему нравилось тянуться до ее культурного уровня. Его восхищало насколько его Аврора добрая и отзывчивая ко всем. Ведь, Ему самому этих качеств, очень не хватало.
Он не мог проверить, что когда-то Аврора работала намотчицей катушек, на их местном на местном трансформаторном заводе. Теперь она стеснялась это вспоминать, а Гена наоборот гордился – Туда дуру не возьмут это профессия требует детальной концентрации, хорошей координации движений. А его Аврора когда-то была ценным кадром.
Широбочкин благодарил Бога, что в тот юбилейный для завода год, решил сам лично поздравить работяг. В казенно – торжественной обстановке.
"За продуктивную и добросовестную работу'
Было витиевато написано на благодарственных грамотах в дешевеньких рамках размера А4. С тонюсеньким стеклом, которое в хлюпкой рамочке еле-еле держалось. К ней ещё полагался белый цветок хризантемы, как потом выяснилось Аврора терпеть не может такие цветы.