Шамиль Валеев - Мемуары уфимского школьника

Большую часть этих текстов – собственно сами «Мемуары уфимского школьника», я написал во время, которое называется «кризисом среднего возраста», где-то на стыке четвёртого и пятого десятка, то есть около сорока лет. Психологи говорят, что его легче преодолевать, если себя – забытого маленького, мягкого, хрупкого и беззащитного – вспомнишь, поговоришь с ним, возьмёшь под свою взрослую защиту, успокоишь и погладишь по голове.

Получается, что вспоминая своё деревенское и уфимское детство – ковыльные лесостепи Чекмагуша, прохладные лесопарки Новостройки, учителей 49-й школы, преподавателей БашГУ, – я так и сделал. Мне это помогло найти мир с собой, проплакать невыплаканное, сказать несказанное, понять непонятое. Но попутно выяснилось, что не один я такой – десятки, если не сотни, мальчиков и девочек семидесятых, восьмидесятых годов написали мне об этом: каждый нашёл что-то своё. И оказывается, нас – начитанных и ранимых, умных и добрых – много. Целое поколение. Моё поколение.

Так я понял, что эти строчки адресованы не только мне. Вот.

Я очень надеюсь, что книжка, изданная на бумаге, не потеряет электрической энергии текстов и будет стоить вашего (и моего) потраченного времени. Спасибо, что читаете!

Ваш Ш. В.

Февраль 2021 года

УНИВЕРСИТЕТЫ ШКОЛЫ №69

Я – уфимец с короткими перерывами с конца лета 1980 года; школьное детство и юность мои прошли на Новостройке. Я помню первое впечатление от неё, когда въезжал по улице 50-летия СССР мимо «сорокового завода» и смотрел через лобовое стекло на огромные изогнутые белые дома-корабли, которые стояли уступами на другом «берегу» оврага-долины Сутолоки. На балконах висели красные растяжки, наверняка про «ум, честь и совесть нашей эпохи».

На зелёном заборе «сорокового завода» висел зомбификатор восьмого уровня «Учение Маркса, Энгельса, Ленина всесильно, потому что оно верно!». Меня, семилетку, уже запойного читателя взрослых книжек и учебников, привезли в Уфу из деревни – аж за девяносто три километра – 30 августа 1980 года. И ещё никто не знал, возьмут ли меня в школу, а если и возьмут, то в какую. Взяли. В 49-ю. Хотя была ещё 42-я. Но – переходить дорогу. Мы и не знали, что лучше в 39-ю, и знать об этом надо было не менее чем за год-полтора, а лучше прямо с рождения. Такое было время.

Брать меня, деревенского, не хотели, вроде всё было укомплектовано, и причём давно. Матушка моя случайно услышала в разговоре директора «позывные» – имя-отчество какого-то Ильгиза Шарипыча, заведующего профильным отделом обкома КПСС, козырнула знакомством, и меня, униженного недоверием и заплаканного, взяли.

И определили в шахматный элитарный класс. Первого сентября меня коллективно признали «самым умным в классе», чем малость поправили самооценку. От избытка чувств я опять разрыдался, и меня доставили домой, благо идти было три с половиной минуты.

Матушка успела пообещать директору Герману Константиновичу, что я стану лучшим шахматистом, и мне пришлось ходить на эти шахматы до шестого класса, когда все уже на них забили, а Германа уже давно не было в этой школе. С тех пор не люблю эту игру.

Отец свою первую квартиру – двушку в хрущёвке – получил по линии обкома комсомола в двадцать семь лет. Как-никак журналист – это почти знаменитость и почти начальство. По слухам, до нас в этой квартире жила семья, из которой вышли министры и даже главы администраций районов и чуть ли не президентов. Я в свою первую однушку въехал в двадцать девять. Уже в Новиковке. Через лесок от Новостройки.

До седьмого класса я был деревенским жителем и при первой возможности сваливал к бабушке и проводил там все каникулы, очухиваясь от лета только в зябкие августовские ночи, когда возвращался домой в мокрых от росы сандалиях и джинсах от Салаватского ПШО и Jantar.

В 1987 году, после того как впервые остался в городе из-за лагеря труда и отдыха («Росинка», совхоз имени 50-летия СССР), я стал полноценным горожанином, а не «учебным мигрантом». Я понял, что вряд ли вернусь в деревню председателем или, на худой конец, «парткомом» после пятнадцати лет в школе и, разумеется, сельхозинституте. Так мне обещали в августе 1980 года, когда разводили на переезд. И я начал делать гуманитарную карьеру, забив на алгебру, геометрию, прилежание и отчасти даже на поведение.

С партийно-комсомольской карьерой я завязал ещё перед первым смотром строя и песни, когда меня административным путём забаллотировали на выборах в командиры отряда юных суворовцев, приведя неотразимый аргумент – «а у него голос тихий». В противные и многообещающие девяностые я вырвался из родного и уютного «микраша» в студенчество, аспирантуру и журнализм. Для меня Новостройкой теперь уже была вся Уфа. И в силу своего представления о романтике, а также в меру юной энергии и любознательности я пытался отметиться хоть каким-нибудь образом в каждом районе города.

Особенно манили те места, куда мне, бывшему подростку с ТЦ «Башкирия», путь по геополитическим причинам был заказан. Транспорт тогда ходил бесплатно, но только днём. Радиотакси тем более ещё не было. Пару раз обнаруживал себя в таких районах, откуда можно прийти пешком (или доползти) только к утру. И как-то раз, возвращаясь домой, услышал, к своему удивлению, стук вагонных колес на стыках. Это же надо, как тихо тогда было ночами, – аж Транссиб было слыхать на бульваре Молодёжи!

В нулевые годы я изменял родной Новостройке с Новиковкой, Садовым кольцом и Восточной Сибирью. Объездил все муниципальные образования республики в составе различного рода кортежей и пулов – не был разве что в Абзелиловском районе.

А недавно вернулся сюда как блудный сын, проапгрейдив лишь метраж и «микраш», а также компенсировав убывшего себя юного в четверном размере. Теперь район показался немного запущенным, но вполне себе уютным, винтажным и удобным для жизни. Хотя коммуналка здесь пока никакая, но это скоро пройдёт, это вам бывший сотрудник фонда ЖКХ говорит!