Жизнь в детдоме.
Последний лист упал с единственного дерева, видимого через грязное окно старого детдома. Детдом то старый, а Хорн Артуру, смотрящему на дерево через грязное окно, всего 12 лет. Грусть блестела на его молоденьком милом личике, естественно личико милое, ведь Артур пока не ел вредной еды, и не пил алкоголь, да прочею химию. Но в бар зайти бы он не отказался, чтобы заглушить стаканом фальшивого пива для скота – обволакивающий, как нефть, стон печали. Эти крики были такими же шокирующими, как и антенна для неопытного электрика, а таких было много в этом городе, может быть поэтому Артур и не мог отвлечься от тоски с помощью электро-радио, что подключается к розетке, но в случае Артура – он бы скорее вставил пальцы в розетку, нежели шнур. И действительно Артур смотрел на безлистное дерево, гоготанье уныния сильнее всяких детских желаний и каприз, коих было много у других спиногрызов. Здравый ум воспитательницы отравляли именно эти ребяческие фантазии, а сформировавшееся стереотипы несчастной воспитательницы обрушивались на апатичного Артура. Детишки жили по расписанию, как в армии, похода в которую не добивались радикальные феминистки. Утром дети встают, учитывая то что большую часть ночи некоторые не спят. Потом умываются грязной водой, сантехники имели такое же образование, как и электрики. И по иронии почему-то Артур только грустит, будто в их похлёбку на завтрак наливали эликсир радости, то есть в эликсире радости пять процентов, семьдесят процентов пофигизма, а двадцать пять процентов вещества, ускоряющие наступление мятого лица. Скорее, Артур был готов выбрать анорекскию, чем мятое лицо взамен милому личику. И несмотря на отвратный вкус – другие ребята причиняли боль своим вкусовым рецепторам, что б хоть как-то не быть похожими на-скелетов, завистливо смотрящим на толстое животище воспитательницы. И пусть Артур был скелетом, но на её живот не смотрел, в знак оскорбления для воспитательницы он смотрел в окно, будто просмотр дерева интереснее, чем взгляд на новую причёску в дорогой раскрученной парикмахерской за «смешные цены». Артур иногда даже хотел пошутить про дом для мышей на голове у воспитательницы, но сериал на телике «грязное стекло» под названием «дерево без листьев» куда важнее просмотреть. Может дерево подстригли именно в той парикмахерской куда ходила воспитательница на последние деньги, это было пощадой для детей скелетов, ведь месяц голодовки и красивой причёски сделали бы брюхо воспитательницы более милосердным. Вечерами Артур обычно смотрел в зеркало и исходя из своей внешности пытался нарисовать своих родителей. Только не понятно у кого из них чёрные волосы, только у Артура они скорее тёмно-угольные, то есть чёрные во 2 степени. Про свойство степеней Артур слышал у старших девочек. Наверное, всё-таки у обоих чёрные волосы. А какой длины? У самого Артура волосы вытянуты вверх под прямым углом, слух и навыки шпиона, а также умение подглядывать за девчонками – дают плоды, в его случае знание точных наук. Длина волос Артура – средняя, во время подглядывания девочки говорили, что Артур сын воспитательницы, у них были очень похожие шевелюры. Может мать Артура – это воспитательница, но у неё нос картофельный, а у Артура это был скорее Тетраэдр, геометрию Артур тоже подслушал. А если внешность у него была отцовская, то характер должен был пойти в маму. Истеричный и шутливый архетип воспитательницы – никак не походил на застенчивость и задумчивость Артура. Девочки во время шпионских рейдов Артура говорили, что он страдает Аутизмом. Психологию Артур подчерпнул из рассказов девочек. Синдром аутизма они описали правильно, но Артуру диагноз они поставили неправильный. «Может у них раздвоение личности?» Подумал про себя Артур, и тут же высоко оценил свою шутку, жаль некому было сказать. На самом деле люди в этом месте ставили – клеймо психа – на человека, который чуть отличался от них. Они и не разбирались было ли это психологическое расстройство или черта характера, возможно для них это было одно и тоже, а клеймо себе они не ставили, ведь даже нормального характера не имели. Ну или возможно их характера не видел только Артур, ведь он даже темперамент безлистного дерева не знал, хоть и смотрел на него по нескольку часов в день. 11 Летняя девчушка по имени Джесси – решила освежить привычную для Артура мрачную обстановку. Она поставила пластинку в проигрыватель. Симфонический радостный рёв рушил всякое желание продолжать смотреть на это дерево. Артур встал. Джессика удивилась – ведь Артур крайне редко проделывал этот ритуал, только когда приходило время размять кости, кои были единственными составляющими его маленького и низкого тела. Даже говорить ничего не стал, решил не смешивать свой прекрасный ангельский голосок с хрипом старого проигрывателя. Он вынул пластинку из проигрывателя, после этого говорить Артур так же не решался, подумал взгляда будет достаточно, Джесси явно до этого момента не знала, как можно напугать взглядом. Вернее, Джесси догадывалась об этом, когда воспитательница смотрела на неё. Джесси показалось что воспитательница своими глазами высасывает жизненные силы или жизненную энергию. Джесси не понимала значений этих словосочетаний. Теперь благодаря Артуру – воспитательница точно заберёт ауру у Джесси, одним простым осмотром её коротеньких, кудрявых и рыжих волосёнок. А чёрные глазки бусинки Джесси – будут каждый раз отворачиваться при этой любимой процедуры воспитательницы. Возможно из всех ребят только Артур мог спокойно воспитательнице смотреть в глаза, пока остальные смотрят на её кожу, покрывающую кишечник. Смотреть на дерево – заменяло сон для Артура. Он спал ночью мало, то есть его сон скорее смешивался с реальностью – это состояние перед сном, которое имеется у каждого нормального человека, но абсолютно нормальных людей даже Джесси не видала, по этому Артур находился ночью в таком состоянии мало. Такой биологический фактор никак ночью не восстанавливал силы Артуру, он был скорее, как взгляд воспитательницы для Джесси, только сил отбирал больше. Во время того, как Артур смотрел в глаза воспитательницы, у него силы конечно отнимались, от такого у любого храбреца энергия отнимется, только вот отнималось её крайне мало, и в совокупности с осмотром на дерево – сил у Артура было более чем достаточно. Иногда таким образом он обращал на себя внимание других ребят, Артур тогда выпрямлял свой хрупкий хребет, наполнял лёгкие пыльным воздухом, если были солнечные лучи можно было заметить пылинки в воздухе, это даже удавалось, когда был обычный тусклый оранжевый свет. Из-за света слабых лампочек, с криво проходящими проводами, у Артура изменилось зрение, именно в таком еле светлом тусклом мраке он лучше всего видел, дети что недавно здесь появились могли гулять на улице, а Артур не мог, пусть солнца не было, но свет был достаточно ярким что бы причинять боль его глазным яблокам, такую же боль как и страдание, причиняемые вкусовым рецепторам, во время приёма пищи. Еда была будто специально отбивающей желание ребятам стать поварами, мало-того что они не станут электриками или сантехниками, они также поварами даже не станут. На завтрак у них была манная каша, то есть не каша, а густая похлёбка, больше она была похожа на слизь, и было ощущение если проглотишь – то заболеешь от страшной болезни, скажем тело начнёт покрываться кластерными отверстиями, из которых сочится кровь, при чём кровь будет смешана с этой слизью. На обед почти такого же вида пюре, с мясом, мясо было похоже на расплавленную резину, только резина была вкуснее. На ужин суп, вернее просто кипяченая грязная вода, большие куски лука, и немного курицы, курица похоже при жизни страдала от болезни, которая наступает от приёма манной каши, но детей пожалели – ведь большая часть супа состояла из лука. Обычно Артур ничего не ел, он надеялся, что приедут взрослые и принесут чего-нибудь вкусненького, такое иногда случалось, но с каждым месяцем число таких посещений понижалось. А ведь раньше, пару лет назад Артуру вообще не приходилось есть такую гадкую еду, почти каждый день к ним приходили добрые люди, дарили шоколадки, тортики, только Артуру постепенно надоедало что дают только сладости, ему казалось взрослые считают, что дети способны потреблять в пищу только сладости, и ничего больше, в такие моменты он обычно говорил:
