Глава 1
Перемены в столице
12 января 1914 года директор Департамента полиции действительный статский советник Белецкий вызвал к себе Лыкова. Он был раздражен.
– Началось… Эх! – сказал Белецкий.
– Что именно началось? – спросил статский советник у действительного статского.
– Джунковский предложил мне перейти губернатором в Вологду!
Алексей Николаевич тут же осердился:
– Почему не исправником в Олёкминск[1]? Они там с Маклаковым белену, что ли, по утрам кушают?
Оба собеседника не любили своих сановных шефов. Маклаков был министром внутренних дел, при этом человеком легкомысленным и поверхностным – не такому тащить важнейшее на Руси министерство. Его товарищ[2], Свиты генерал-майор Владимир Федорович Джунковский, являлся отъявленным интриганом. Начальник Отдельного корпуса жандармов никогда до этого не командовал даже ротой. Еще он курировал полицию и полагал себя выдающимся специалистом в этой области. Гоняясь за благосклонностью общества, Джунковский упразднил секретную агентуру охранных отделений в войсках, в учебных заведениях, в Государственной думе. А сами отделения начал планомерно упразднять. Им же нечем занять себя! В империи тишь да гладь, а эти дармоеды пишут, что революция не за горами и надо готовиться к трудным временам. Дураки… Празднование трехсотлетия Дома Романовых со всей отчетливостью показало, что никаких революций не предвидится. Народ сплотился вокруг царя, власть на коне, промышленность на подъеме. Не жизнь – малина!
Раздражение Лыкова и Белецкого было понятным. Сенатор – должность третьего класса Табели о рангах (тайный советник). А губернатор – четвертого (действительный статский, чин, который Белецкий имел сейчас и давно пересидел). До него все предыдущие директора Департамента полиции сразу попадали в Сенат, на тот самый третий класс. Степан Петрович рано понял, что с Джунковским ему не ужиться, и просился в тихое место отдохнуть от такого руководства. И вроде бы Владимир Федорович ему это обещал. А теперь вдруг – губернатором в Вологду.
– Джун говорит, что Маклаков против моего продвижения, – вздохнул Белецкий. – Считает, что сенатором я быть недостоин.
– А сам Стрекулист министром быть достоин? – съязвил Лыков. – В зеркало на себя бы посмотрел…
В обществе были известны три брата Маклаковых. Старший, Василий, присяжный поверенный и депутат Государственной думы, имел кличку Юрист. Младший, Алексей, видный офтальмолог, прозывался Окулист. А средний, Николай, выбившийся в министры, был известен как Стрекулист[3]. И не без оснований…
– Чего делать-то? – горестно вздохнул Белецкий. – В ногах ползал, а Джун только хмыкал в усы.
– Не соглашайся, – посоветовал сыщик. – Пусть Маклаков поговорит со Щегловитовым, у них близкие отношения. Стой до конца, покажи свою твердость.
Назначение в Сенат зависело от министра юстиции Щегловитова, давнего лыковского недруга по прозвищу Ванька Каин.
– Предлагаешь стоять на своем? – тем же унылым тоном спросил Степан Петрович. – А не будет ли хуже? Оба злопамятные.
– Кого сватают на твое место? – задал давно интересующий его вопрос Алексей Николаевич. Надо же знать будущее начальство…
– Брюн-де-Сент-Ипполита. Знаком с ним?
– Валентин Анатольевич? Прокурор Омской судебной палаты? Мы общались прежде неоднократно, в Петербурге и Москве. Вроде приличный человек, законник.
Лыков не договорил, но собеседник его понял. Белецкий хоть и окончил когда-то юридический факультет Киевского университета, но с законами обращался вольно. И теперь министерские заправилы решили посадить на его место крючкотвора.
– Началась полоса… – пробубнил пока еще директор. – Нет, надо проваливать с этой должности.
Под полосой он имел в виду готовящуюся волну кадровых перестановок. Шли разговоры, что государь вот-вот отправит в отставку Владимира Николаевича Коковцова. Три года назад тот сменил убитого Столыпина на должности председателя Совета министров и оставил за собой кресло министра финансов. Владимир Николаевич, опытный и умный, как мог управлял взбаламученной страной. Но быстро навлек на себя гнев правых тем, что считался с Государственной думой и выстраивал с ней деловые отношения. А вскоре премьер поссорился с самой императрицей! Отказался выдать крупную субсидию какому-то ее любимцу из прокутившихся офицеров. Подобных выходок Аликс[4] не прощала. Теперь будущим премьером называли престарелого Горемыкина, а ведение финансами бюрократическая молва поручала Барку.
В самом Департаменте полиции вице-директор Лерхе, давний приятель Джуна, завел «внутреннее осведомление» и сообщал наверх что надо и что не надо. Зажатый со всех сторон, Белецкий устал бороться и мечтал лишь о спокойной должности без понижения.
– Ты вот что, Алексей Николаевич, – сказал он приятелю, – поезжай в командировку. Чай, много есть сыскных отделений, где следует провести ревизию. Прокатись, пересиди смену власти. Вернешься, когда все уже успокоятся.
– А что, и прокачусь, – сразу согласился статский советник. Его положение в ведомстве было устойчивым. В уголовный сыск начальство не совалось, все внимание уделяя политическому. С Лерхе отношения были прекрасные, они уважали друг друга. Джунковский убедился, что Алексей Николаевич не ворует из секретных фондов, и успокоился. А министр дел с мелкой сошкой не имел – и слава богу.
Будущий начальник не пугал сыщика. Брюн-де-Сент-Ипполит аккуратен, немого занудлив, но человек он вполне порядочный. Не первый шеф и, надо полагать, не последний. Лыков много уже перевидал директоров и относился к их смене равнодушно. Не то чтобы считал себя незаменимым, но опыт и репутация служили ему серьезной защитой от верховых министерских ураганов… А смену руководства лучше действительно пересидеть где-нибудь в провинции, занимаясь рутинным делом. Приедешь обратно, а все уже улеглось и машина катит привычным ходом.
