Дорога до Университета занимает ровно двадцать пять минут, но до этого Юдей нужно успеть на мобилус, курсирующий с вершины Мохнатого угла через Мраморную дорогу и Кричащий остров к главным воротам Университета. Ближайшая остановка располагается на пересечении Кудрявой улицы и Адмиральского проспекта, но район этот относится к основанию Мохнатого угла, а значит славен определённой репутацией. Приближаясь к Кудрявой, Юдей всегда испытывает иррациональное чувство тревоги, хотя обитатели низовья ни разу не сделали ей ничего плохого. Виной всему истории об ограблениях и изнасилованиях, которые нет-нет, да разносят во время обеда в преподавательской столовой.
В тумане плывёт неясный силуэт, быстро превращающийся в семенящую куда-то крепко сбитую торговку в белом переднике. Большая часть заведений Мохнатого угла относится к разряду увеселительных, но изредка попадаются и небольшие продуктовые лавки, и магазинчики скобяных изделий, и ателье. Вот проплывают слева тусклые огни знаменитого канцелярского магазина Товэ Лева. Поговаривают, что секретариат муниципалитета и большая часть университетских преподавателей покупают писчие принадлежности только у него. Правда или нет, а Юдей точно частенько захаживает к нему, и недавно, совершенно неожиданно, женщина получила в подарок от хозяина лавки настоящее произведение искусства – «Хаккерев» с тонкой гравировкой стрекозы, разглядеть которую можно только под определённым углом, и «вечным» пером. Мастер, создавший эту коллекцию ручек, сделал всего десять экземпляров. Юдей считала «Хаккерев» чем-то вроде мифа, сказки, пока не увидела воочию простой, но элегантный футляр из вишнёвого дерева. В первое мгновение она порывалась отказаться, но Товэ Лев настаивал так, что пришлось уступить.
Мысль о том, что она обладает такой уникальной вещью, грела душу, и каждый раз пробегая взглядом по витрине, Юдей вспоминала щедрый подарок. И сегодняшний день не становится исключением. Торговка смеряет ни с того, ни с сего замедлившуюся попутчицу неодобрительным взглядом, бурчит что-то под нос и слегка толкает её плечом, будто тротуар слишком узок для двоих.
Юдей привыкла к такому отношению. Несмотря на гордое звание «Вольного города» и населяющее Хагвул разнообразие народностей, к обитателям Крайнего востока продолжают относиться с небрежно скрываемой неприязнью. Когда-то давным-давно, ещё до образования Великих Империй, сапранжи, обитатели «затылка» Смоля, прославились тем, что отказались помогать жертвам Большого Наводнения и не впустили к себе беженцев. С тех пор прошло больше двух сотен лет, Крайний Восток давно стал частью Великой Восточной империи, а сапранжи рассеялись по всему миру, но смуглых людей с характерным тонким носом до сих пор подозревают в жадности и бесчеловечности. К тому же Юдей родилась ещё и с глазами, полными «золотого песка» – вкраплений светлой охры в карей радужке – что красноречивее всего остального кричит о том, что за кровь течёт в её жилах. Особенно отличились в деле презрения к сапранжи чопорные старушки, которые поджимают губы и цокают, как им кажется, незаметно, каждый раз, когда кто-нибудь достаточно смуглый проходит мимо.
Торговку поглощает туман, и Юдей остаётся одна. Непроглядная молочная взвесь напоминает об утреннем происшествии в ванной. Мурашки бегут по спине, она оборачивается, – резкий зуд промеж лопаток возникает безо всякой причины, но за спиной никого нет.
«С ума сходишь, старушка», – успокаивает себя Юдей и идёт дальше. Выплывает из тумана тележник, застрявший в редкой для хагвульских тротуаров выбоине. Она часто встречает его по утрам: он катит к набережной Левого рукава – излюбленному месту прогулок туристов и горожан. Тележник вполголоса сыплет ругательства и пытается приподнять лоток, но то ли колесо засело слишком плотно, то ли тележка перегружена – ничего не выходит. Юдей виновато улыбается, проходя мимо, но он её даже не замечает. Всё дёргает тёмные натёртые до блеска деревянные ручки, громыхая крышками огромных кастрюль. Пар от них поднимается такой густой, что в пору обвинить тележника в пособничестве туманному блицкригу.
Густое марево, заполняющее улицы Хагвула осенью, приходит откуда-то с Запада. Многие подозревают, что это древнее проклятие, наведённое в дремучую пору, упоминаний о которой не осталось. Юдей знает, что туман – всего лишь особенность местности, хотя в древних свитках часто упоминают колдунов и магов Макхнитских болот, что раскинулись на юге Накхона, материка, который ныне занимает Великая Западная империя. Вроде как короли часто прибегали к их услугам, особенно в пору вражды. Даже сегодня Император Запада содержит целую когорту астрологов, хиромантов, медиумов и никогда не принимает важных решений, не посоветовавшись с ними.
По утрам туман особенно густ, кажется, что в его глубине ворочается какое-то чудовище, то ли слишком сытое, чтобы напасть, то ли уставшее. Морав не удивилась бы, заметь она парящие над землёй багряные огоньки, но их нет, а впереди уже маячит Адмиральский проспект. Двигается Юдей быстро, но не бежит. Мостовая поблескивает влагой – не хватало ещё поскользнуться и сломать себе что-нибудь.
Проспект куда оживлённее Кудрявой: медленно двигаются вдоль обочин повозки и редкие теперь конные экипажи, пыхтят и скрежещут мобили, то и дело в утреннюю какофонию врывается требовательный и чуть истеричный свисток постового. Там, где мобилей и повозок немного, горожане справляются своими силами: правят медленнее, а люди стараются лишний раз не выбегать на дорогу. В остальных случаях Патруль выставляет постовых в ярко-алых жилетах и шлемах-фонарях. Ходят слухи о какой-то системе, которую тайно разрабатывает Университет, но неясными сплетнями всё, как обычно, и ограничивается.
Нельзя точно сказать, уехал мобилус или ещё не приходил. По часам выходит, что уже минуту как должен стоять, но пассажиры топчутся на обозначенном литым знаком пяточке и посматривают влево. Похоже, задерживается.
«Вот и славно», – думает Юдей, пристраиваясь в конец очереди. Общая нервозность, словно вирус, перекидывается и на неё. Опоздания для Юдей – грубый акт неуважения. Первый учебный день, да ещё и у первого курса, а значит полная аудитория незнакомцев в шестьдесят человек. Она часто корит себя за то, что не может, как другие преподаватели, относиться к студентам спокойно, без страха, с уважением и осознанием собственного места в иерархии. Каждый раз поднимаясь за кафедру, Юдей приходится бороться с дрожью в голосе.