Крошечная деревушка Чунволэй в провинции Гуандун может во многих отношениях служить типичным образчиком китайской сельской глубинки. Все работоспособное население, покинув деревню, устремилось в поисках работы в быстроразвивающиеся прибрежные города, оставив стариков присматривать за детьми. Сидящие на пластмассовых стульчиках старушки качают на коленях младенцев и сплетничают. В каждом втором доме заколочены окна и двери, а сами дома обветшали и покосились. Ведущая в деревню петляющая посреди огородов проселочная дорога покрыта желтой грязью. Дряхлые земледельцы возделывают свои участки с помощью таких же примитивных орудий, как те, которыми пользовались их предки во времена императоров. Изможденный человек тащит на плече бамбуковый шест, с концов которого свисают две гигантские корзины с только что собранным бататом.
На первый взгляд деревня кажется затерянным во времени уголком земли, где веками ничего не менялось. Однако в Китае часто не стоит полагаться на первое впечатление. Если вы решите поглубже изучить жизнь Чунволэй, вас ждет сюрприз.
Представьте себе китайский дом. Возможно, он будет в традиционном стиле, с изогнутой покатой кровлей, покрытой зеленой черепицей, с нависающими приподнятыми углами, наподобие пагод, знакомых нам по бесчисленным изображениям в китайской живописи? Или в вашем воображении возникнет современное уродливое строение из шлакобетонных блоков? Однако же здесь, на краю Чунволэй, среди изумрудных зарослей бамбука стоит элегантная вилла в классическом европейском стиле с изящными полукруглыми окнами и украшенной балюстрадой плоской крышей. Если бы не решетки на окнах, здание вполне могло бы вписаться в итальянский пейзаж. Эта архитектурная диковинка была когда-то построена моим прапрадедом.
Полтора столетия назад, когда старая, насквозь прогнившая империя Цинской династии трещала по швам, провинция Гуандун стала источником мощной волны китайской эмиграции. Отсюда были родом многочисленные китайские рабочие, строившие американские железные дороги и бросавшие уголь в топки британских торговых судов.
Поток китайцев из Гуандуна хлынул в страны Юго-Восточной Азии, в обе Америки и в Европу. Сотню лет в чайнатаунах от Манилы до Лондона и Сан-Франциско звучал не мелодичный мандаринский, а местный кантонский диалект, который иностранцы называли «якити-як»[1]. Среди крестьян, отправившихся на поиски своего счастья в бурные времена, предшествовавшие концу Цинской императорской династии, был и дед моей бабушки, Чау Касам.
Сохранилась фотография Касама, человека с добрым лицом и сияющими глазами, однако семейное предание не дает точного ответа на вопрос, отправился ли Касам в Америку или в Канаду и каким бизнесом он там занимался. Известно лишь, что ко времени возвращения в Китай вскоре после положившей конец императорскому правлению революции 1911 года бывший нищий крестьянин превратился в состоятельного человека. Касам осуществил мечту каждого китайского эмигранта: возвратиться домой «одетым в вышитые шелка». Он использовал нажитый капитал для постройки обувной фабрики в расположенном поблизости городе Кайпине, удовлетворяя растущий спрос на одежду в западном стиле. По деревенским меркам семья процветала. Касаму хотелось иметь дом, который выражал бы его статус и приобщенность к западной культуре, поэтому, достав изображения балюстрад и классических рельефов, он в 1920‑х годах подрядил местного строителя для возведения этой европейского вида постройки посреди гуандунской сельской местности.
В Китае тем не менее богатство часто бывает недолговременным. «На три поколения богатства не хватает» – гласит старая пословица, которую можно отнести и к истории нашей семьи. Сын Касама, мой прадед Чэньгун, оказался транжирой и бездельником и пристрастился к курению опиума. После смерти Касама фабрика досталась ему, что привело к ее быстрому банкротству. В 1939 году Чэньгун умер от передозировки. Наркотик, жестоко навязанный Китаю Британской империей в результате «опиумных войн» предыдущего столетия, сыграл трагическую роль в разорении моей семьи. Японская оккупация Гуандуна и хаос гражданской войны между националистическим правительством Чан Кайши и коммунистическими повстанцами Мао Цзэдуна довершили обнищание.
