1. Я бы тоже так полежал…
Плохо в больнице. Это все знают. Целый день ищешь, чем бы заняться и хорошо, если ты это занятие нашёл. А вот если нет, то так и шляешься по коридору и не знаешь куда приткнуться.
Но есть мужики счастливые, которые в больнице только, так сказать, числятся. Вот, например, у меня в палате три из пяти мужиков в семь утра приходят, ставят укол и уходят домой до семи вечера. В семь вечера они снова появляются в больнице, им снова ставят укол и отпускают до утра. И так каждый день. Вот это я понимаю – больница. Так можно полежать и месяц и два.
Правда надоедает, наверное, каждый день в семь утра и семь вечера мотаться туда-сюда, но ничего, человек ко всему привыкает. Мне вот ещё не повезло: мужиков в палате целый день нет, а есть один старикашка восьмидесяти годов, который уже ничего не понимает, так что и поболтать особо не с кем. Да ещё этот дедуля целый день спит, а ночью ходит по палате и мне спать не даёт. Приходится под деда подстраиваться, тоже днём спать. Только, правда, не люблю я днём спать.
Ладно, полежу с недельку, тоже буду домой по воскресеньям проситься. И от дедули, отдохнуть, который мне спать по ночам не даёт. Может и будут отпускать домой, по крайней мере, на это надеюсь.
Поставили мне, значит, капельницу ровно на четыре часа, потому что капать она должна медленно-медленно. Капля в две секунды. Ну я отлежал, тоска, конечно, зелёная. Подумайте сами – четыре часа под капельницей. Встал я и первым делом в туалет, за четыре часа мочи много накопилось. А потом у меня голова разболелась. Мало, что болит, так ещё и кружится все передо мной вверх тормашками.
Пошёл к медсестре, что на посту сидит, дескать, пожалуйста, измерьте мне давление.
– Не могу, – отвечает сестра.
– Почему? – удивился я.
– А сама не знаю, – отвечает сестричка и добавляет, – да понятно измерю.
А сама смеётся. Я сразу понял, что шутит она.
Говорю:
– Вы знаете, с чувством юмора у вас полный порядок.
– А тут без чувства юмора, – отвечает медсестра, – можно с ума сойти, в дурдом попадёшь.
– Понятно, – отвечаю я, – тогда с чувством юмора померьте мне давление, что-то голова моя кувырком ходит.
– Хоть и не могу, но померяю, – отвечает мне медсестра.
Достала она из недр своего стола тонометр. Импортный, конечно, и подцепила его к моей правой руке. Надула его, а потом говорит, что теперь он воздух сам сбрасывать будет.
В общем, давление оказалось у меня 159/107, прямо скажем, высоковатое. Вот голова от капельницы у меня и ходила ходуном.
Я сестру поблагодарил, пошёл выпил таблетку от давления и через сорок минут почувствовал себя человеком.
На следующий день капельницу мне отменили.
То, что люди могут разговаривать во сне, лично для меня секретом не было. Ну скажет человек во сне слово, другое, перевернётся на другой бок и спит дальше уже без разговоров.
А тут к нам в палату, я в очередной раз в больнице лежал, дедулю восьмидесятилетнего положили. Причём дедуля такой, что маленько не в себе. Днём спит, ночью колобродит, гремит в тишине и всех будит. Причём «фэ» своё ему выражать бесполезно, поскольку он всё равно ничего не понимает.
Так вот этот дед мало, что днём спит да храпит, так он ещё во сне разговаривает, причём исключительно нецензурными словами. Матом попросту.
И матом-то непростым, не трёх этажным, не четырёх этажным и даже не пяти. Я даже таких матерных слов никогда и нигде не слыхивал. Причём всё это во сне. А когда дед просыпался, бывали такие моменты, ему говорили: «Ты чего, дед, во сне материшься», а дед отвечал: «Ничего не знаю, ничего не ведаю».
Ну, а что касается меня, то я теперь матом напичкан до «потолка», потому что моя кровать рядом с дединой койкой стоит, и все слова матерные мне первому и достаются. Вот такие дедули восьмидесятилетние бывают, которые уже ничего не соображают, но как материться по-черному, это они ещё помнят.
Оказывается женщинам тоже надо писать записку, что купить в продуктовом магазине.
А всё началось с того, что заболела внучка ушками. Родители никак не могли с ней сидеть: у мамы работы много на работе и начальник не отпустил сидеть с дочкой, а сыну, как мужчине, просто не позволяла совесть сидеть дома с дочкой. Хотя в этом, лично я, ничего предосудительного не вижу, если мужчина посидит дома на больничном с больной дочкой.
Короче говоря, с внучкой сидим мы, то есть дед и баба, в основном баба, и это дело нам уже начинает поднадоедать, ведь всему своё время.
И тут в один прекрасный момент бабушка в магазин продуктовый собралась за сметаной, поскольку они с внучкой решили испечь большой пирог с яблоками и ягодами.
За продуктами бабушка ходила недолго, полчаса и вернулась довольная, так как накупила всякого разного. Но вот когда она стала разбирать сумку, то увидела, что самое главное, сметану, она и забыла купить
– Фу ты, ну ты, – воскликнула она, – а про сметану-то я забыла.
Пришлось бабушке опять идти в магазин.
А эта «Фу ты, ну ты» так рассмешила внучку, что она залилась громким смехом и стала всё время повторять: «фу ты, ну ты, фу ты, ну ты». Причём так смешно и весело, что лично я сам расхохотался аж до слёз.
И с тех пор, как бабушка приходит при Вике домой с продуктами, внучка всё повторяет: «Фу ты, ну ты», чем смешит нас до слёз. А бабушке приходится всякий раз оправдываться, что, дескать, нынче она ничего не забыла.
Это лето было необычайно жарким. Точнее август. К началу месяца все уже буквально «умирали» от жары, но Света никогда не изменяла своим привычкам: ходить на работу и с работы пешком. Утром ещё было хорошо, но вот вечером Света выбирала путь, где больше тени, чтобы спастись от губительного солнца. Дорога ее лежала сначала через город, потом через парк, а потом опять через район города, который назывался Лыковка.
А ещё Свете надо было купить на Лыковском рынке клеенку на кухонный стол. И Света примерно прикинула маршрут, как ей идти, чтобы везде была тень.
– Так, – рассуждала она, – сначала я пойду по этой стороне домов, потом перейду на другую сторону, потому что дома там стоят по-другому, а там есть тропинка, я знаю, которая прямо меня и приведёт к ступенькам, что ведут на рынок.
Так она и пошла. Шла она, ни о чём особо не задумываясь, где надо перешла на другую сторону домов и пошла по тропинке, что по её понятию должна была привести к Лыковскому рынку.
Но самое интересное, что прицел у Светы где-то сбился, потому что она шла, шла и вдруг «Бац» обнаружила, что пришла к подъезду собственного дома. А клеёнка ей нужна была обязательна, потому что старая вся истёрлась и порезалась и портила интерьер кухни. Но возвращаться обратно на рынок по жаре ей было не охота, поэтому она махнула рукой на эту клеёнку и сказала про себя:
