Не первый раз в жизни Кирилл Громов просыпался с головной болью. Всё же ему было тридцать два: за плечами остался школьный выпускной, бурная университетская жизнь, посиделки в баре с друзьями, семейные праздники. Часто головная боль преследовала его и без похмелья – с возрастом могло подняться давление на погоду или давала о себе знать бессонная ночь. В такие моменты тридцатник вдруг придавливал Громова к земле, показывал, что беззаботная молодость без похмелья осталась в далёком прошлом, а сейчас после пьянки нужно было обязательно перед сном выпить «Энтеросгеля» и утром закинуться таблетками, которые всегда лежали в сумке и прикроватной тумбочке – а вдруг что?
В общем, головная боль при пробуждении не была для Громова чем-то новым, а вот амнезия – да. Воспоминания о повседневном были размыты: он помнил, как напился на школьном выпускном, но едва ли мог сказать, что делал позавчера. Они только позволяли понять, что какая-то жизнь у Громова до этого пробуждения была. Но вот какая именно – вопрос.
Но он не стал тратить время на пустые размышления и решил осмотреться, в каких условиях, собственно, находился. Под ним было что-то твёрдое, похожее на ортопедический матрас. Ну конечно, он ведь спал на таком лет десять подряд, если не больше. Воспоминание вспорхнуло в голове и тут же улетело прочь. «Спал где? Может, прям вот в этой комнате?» – подумал он.
Второе, что понял Громов, – кровать была ему как раз. Редко когда в новом месте удавалось уместиться, вытянув длинные ноги, поэтому, очевидно, это была его кровать. Или подобранная специально для него. Это было вполне возможно: Громов вдруг вспомнил, как щепетильно выбирал себе кровать при переезде.
«Но если бы я был дома, – отстранённо подумал Громов и поднялся на локтях, – то где-то горел бы свет».
Действительно, в комнате стояла абсолютная темнота, не нарушаемая ни дневным светом, который мог бы пробиваться сквозь неплотно закрытые шторы, ни мигающим от уведомлений экраном телефона – ничем. Громов медленно сел, пытаясь привыкнуть к темноте. На расстоянии вытянутой руки сквозь темноту проглядывало что-то бесформенное. Громов дотянулся до силуэта кончиками пальцев. Это был компьютерный стул.
Ничего больше разглядеть не получалось, поэтому Громов решил не гадать и сел на кровати, без труда касаясь голыми ступнями холодного пола. Как он ни силился, воспоминания не возвращались. Ощущалось это так, будто ему надо было поймать птицу в закрытой комнате, но та всё ускользала. Предприняв ещё одну безрезультатную попытку что-то вспомнить, он рывком встал и практически на ощупь сделал шаг вперёд, к стулу. Тот стоял на небольшом ворсистом ковре, в который Громов с удовольствием погрузил холодные ступни. Над головой вдруг мигнула одинокая лампочка, справа загудел компьютер – совсем старенький, с выпуклым белым монитором, проводной клавиатурой и офисной мышкой с тонким колёсиком. Громов догадался, что с его пробуждением заработала и система электроснабжения комнаты, так как до этого компьютер не подавал никаких признаков жизни: даже монитор не мигал привычным красноватым огоньком светодиода на панели.
Оглядевшись, он понял, что находился в небольшой коробке три на четыре метра с кроватью, столом с компьютером, двухдверной тумбочкой и большой бронированной дверью. Она оказалась ожидаемо заперта, и металлическое окошко тоже не поддавалось. В тумбочке ничего полезного не нашлось – только затёртая книга Пелевина с быком на обложке. «Шлем ужаса». Приглядевшись, Громов увидел, что у быка были человеческие руки и ноги, а после и вовсе понял – никакой это не бык. Минотавр. Но думать об этом сейчас хотелось в последнюю очередь.
Кроме того, в тумбочке было ещё несколько упаковок новых носков и трусов, зубная щётка с пастой, бритва со сменными станками, две пачки салфеток, сменная одежда. Напоминало стандартный набор пятизвёздочного отеля, в которых Громову пару раз приходилось проводить ночи в деловых поездках. За второй створкой тумбочки лежала только записка, на которой от руки было выведено: «Если что-то понадобится – попроси».
– Мне надо выбраться отсюда, – уже вслух сказал Громов и продолжил осмотр. Так он заметил неприметную дверь рядом со столом и камеру, висящую прямо над кроватью. За дверью оказалась просторная ванная комната с душевой кабиной, раковиной и начищенным до блеска унитазом. В шкафчиках вновь нашлось всё необходимое: мыло, гель для душа, шампунь, аптечка и вафельные полотенца. Комната явно была подготовлена специально для нового жителя.
Громов умылся и глянул на себя в зеркало над раковиной. Больше всего его удивило то, как ужасно он выглядел: отросшая борода и фингал под глазом, пусть и почти заживший – от него осталось только слабое синеватое пятнышко около нижнего века. Он помнил, что брился часто и ненавидел зарастать даже чуть-чуть. Но убрать колющуюся бороду сразу не вышло – в ванной не оказалось геля для бритья.
Последним, что Громов не осмотрел, был компьютер. На мониторе висел синий стикер с шифром:
Громов аккуратно подцепил его двумя пальцами и отложил в сторону, не желая сейчас думать над этим. Привлекло внимание и то, что нигде не было пыли, даже на клавиатуре и мониторе, что только доказывало очевидную мысль: его тут ждали.
Компьютер стоял на спящем режиме, поэтому Громов несколько раз подвигал мышкой по маленькому коврику. Тут ему не повезло – компьютер оказался запаролен. Громов ввёл примитивное «1234», свою дату рождения (и её – вспомнил), годы Второй мировой войны, Октябрьской революции, развала СССР и сдался. Исторические события и их даты вспоминались сами в процессе, стоило только подумать. Но вместо личных воспоминаний в мыслях был туман. Кроме того, болела голова, хоть он и выпил таблетку из аптечки.
Потерпев везде неудачу, Громов пересел на кровать и устало опустил голову на руки. Грудь сдавливало от страха замкнутого пространства и неизвестности. Если его похитили, то в этом не было никакого смысла. Повернувшись к камере, Громов спросил:
– Кто вы? Почему держите меня здесь?
Ответа ожидаемо не последовало. О том, что камера работала, свидетельствовал только горящий индикатор.
Целый час после Громов провёл в поисках: заново перерыл тумбочку с вещами, осмотрел каждый угол в ванной (даже залез в бачок унитаза), постоял в кабинке под холодной водой, покричал на камеру и, наконец, забился в самый угол кровати, прижавшись боком к стене. Громов обнял себя за плечи, закрыл глаза и принялся представлять, будто находится сейчас в совсем другом месте: на острове, среди песка и воды, купается в океане, ест на ужин крабов и моллюсков. Ему было и страшно, и непонятно, и тоскливо: ни одного человека не было рядом, а в голове звенела пустота.
