– «Take me to the magic of the moment on a glory night… Where the children of tomorrow dream away in the wind of change…»1 – тихо напевал старый магнитофон со сложенной на бок антенной, и в гробовой тишине, повисшей над городом, ему подпевал один-единственный голос.
Все остальные спали, как и полагается после отбоя, потушив везде свет и оставив светильники лишь на дозорных башнях, где каждые шесть часов происходила пересменка, и у центральных ворот, где в маленькой будке сидел сторож на случай, если отряд разведчиков вернётся раньше. Что, впрочем, бывало не часто, поскольку с каждым годом руины прежнего мира становились всё менее и менее проходимыми для обычного человека: некогда уже изученные маршруты всё чаще приходилось менять из-за обвалившихся мостов, рухнувших зданий или затопленных улиц, по которым теперь можно было перемещаться только на лодках. Совсем как в Женеве.
Там из-за обильного сезона дождей река вышла из берегов, поглотив практически весь город, не тронув разве что несколько высоток, где в итоге местные выжившие устроили лагерь. Причём, достаточно удобный и безопасный, так как, к счастью, заражённые не умели плавать, а другие люди не могли подобраться к ним незамеченными.
Единственный минус – отсутствие электричества, хотя ходили слухи, что жители научились обходиться и без него, откатившись на уровень Средневековья над чем многие насмехались, в открытую радуясь, что их такая участь миновала. Ведь чуть более пятнадцати лет назад, в первые дни Апокалипсиса, ознаменовавшего закат цивилизации, военные смогли удержать основные столицы мира, превратив их в свои цитадели.
Одной из них стал Берлин, где сейчас и разносилась мелодия, которой подпевала двадцатилетняя Барбара, мечтательно смотря в ночное небо и представляя, как генерал Ленз Шуберт снова войдёт в ворота их лагеря, расскажет о зачистке какого-нибудь участка, а после на пару с губернатором Хейком Вельтманом объявит о начале ежегодной Инициации – состязании, в котором участники доказывают свои силу и ловкость. Победителем же достаётся право вступить в ряды разведчиков, о чём мечтал каждый, так как им дозволено всё: от скидок в магазинах и бесплатных сигарет до возможности выходить за периметр в любое время дня и ночи и путешествовать по всему миру без каких-либо ограничений.
Правда, в путь отправлялись не для того, чтобы увидеть прекрасные пейзажи или найти тихий уголок, где не будет заражённых, что заполнили всю Землю буквально за считанные недели и с тех самых пор не отдавали ни клочка. Скорее, наоборот, для каждого это был шанс познать мир, узнать, каким он был прежде. Возможно, даже посетить свой дом, который пришлось в спешке покинуть, как это пятнадцать лет назад случилось с Барбарой и двумя её братьями – старшим Энтони и близнецом Филиппом, ставшим знаменитым поэтом Берлина, также мечтающим выйти за ворота и посетить другие страны, чтобы написать о них.
Особенно это касалось Эйфелевой башни, которую, он пока видел лишь на фотографиях журналов, стопками пылившихся в шкафу наряду с другой макулатурой, иногда используемой для розжига костра на случай, если последний запасной генератор в городе сдохнет, и придётся ждать два-три дня, пока разведчики принесут новый. Чего, к слову, может и не произойти из-за того, что заражённые не сидели на месте и, казалось, сколько их не истребляй – каждый раз откуда-то приходит несколько сотен ещё более быстрых и смертоносных чудовищ, которым ничего не стоит буквально на клочки разорвать целый отряд опытных военных.
Хотя всё же слабое место у заражённых было: они совершенно не выносили серебро. Прямо, как какие-нибудь вампиры из старых сказок, почему в обойме каждого разведчика находилось по четыре патрона, выплавленных из этого материала из расчёта на то, что рано или поздно пуля долетит до своей цели, нанеся непоправимые увечья. В остальных случаях твари имели поразительную способность к регенерации, из-за которой даже до зубов вооружённые солдаты пропадали без вести, и никто не мог найти их трупы.
Бывало, конечно, что спустя несколько недель после пропажи кому-то удавалось вернуться обратно в лагерь, но это случалось настолько редко, что обычно уже спустя три дня поиски прекращались. Имя человека переносили из списка пропавших без вести в список мёртвых, выкапывая за воротами Берлина символическую могилу, которую потом сможет навещать его семья.
Остальным же оплакивать погибшего запрещалось, потому что, по мнению Губернатора, скорбь стопорила процесс развития общества и, если кого и надо было жалеть, так это детей, которые никогда не смогут жить нормальной жизнью, если застрянут в этом мире без завтрашнего дня, где нет места мечтам, планам и надеждам и где любые чувства уступают инстинктам, главный из которых – выжить любой ценой. И неважно, что на самом деле хуже было тем, кто помнил, как в один момент по всем телевизорам, радио и громкоговорителям объявили о чрезвычайной ситуации и приказали старикам, женщинам и детям срочно эвакуироваться, а мужчинам – встать в ряды обороны.
Барбаре вот, например, было всего пять, когда это случилось, однако в отличие от многих своих сверстников она не могла забыть образ матери, еле сдерживающей слёзы при виде военного билета отца – простого менеджера, телосложением напоминающим спичку, из-за чего автомат в его руках смотрелся несуразно и даже смешно. Что уж говорить о полном боевом снаряжении, в которое его нарядили и погнали на верную смерть, после чего мама стала единственным маяком… пока безумная толпа не разъединила их, так и не позволив потом снова найти друг друга, сколько бы она, Лип или Тони ни кричали.
Спасибо какой-то женщине, чудом успевшей затолкать их в уже отъезжающий грузовик, так как именно благодаря ей Барбара сейчас могла сидеть на крыше, а её братья спать в своих кроватях, будучи абсолютно уверенными в том, что никто не перегрызёт им глотки и не вспорет животы. По крайней мере, до тех пор, пока они не нарушат установленный Губернатором закон, к чему, слава богу, склонности ни у одного, ни у второго не было. Хотя Марлен – та самая женщина, что спасла их и взяла на себя роль приёмной матери – всё равно переживала.
Особенно за Барбару, ведь ей ничего не стоило задеть кого-то, едко пошутить и даже подраться, о чём свидетельствовало несколько шрамов. Один из самых заметных «украшал» щёку, как напоминание о том, как четыре года назад на одной из улиц Берлина на неё и Липа напали какие-то парни, схватили за куртки и с силой потащили куда-то в тёмный переулок. С какой конкретно целью – никто тогда выяснять не стал. Тем более, что стоило одному из нападавших достать нож, вероятнее всего для того, чтобы просто припугнуть, как Барбара отшатнулась и, удерживая на своём плече схватившую её руку, первая ударила парня ногой. Быстро и мощно.