Я ребенок войны! Пожалейте меня, я прошу!
Мне некуда было деваться, когда детство ушло,
Я перестал улыбаться. И кто мне ответит зачем?
Зачем я родился, когда рушился весь этот мир?
Мне не нужны игрушки, теперь я иду по другому пути.
Закрыв глаза, обняв лишь маму, я забываю,
Что есть страх, и днем, и ночью, и в моих снах.
Прошу, война, не будь так жестока,
Забери все, что хочешь, но Маму и Папу для меня оставь!
Хочу я жить с ними, где нет войны, где нет бомбежек и мучений!
Хочу, открыв глаза, увидеть солнце и небо ясное!
Бежать по полю, по росе, а не в подвал, услышав звук сигнальный.
Хочу под теплым, мягким одеялом спать и знать, что утром будет завтрак.
Кому об этом мне сказать? Каким богам молиться? Каким волшебным существам?
Что вы помните о своем детстве? Что счастливого, а что не очень? Какие моменты ярко засели в вашей голове, а что хотелось бы стереть навсегда? Мое детство, можно сказать, было коротким, и все, что было хорошего и плохого я помню как вчера. Не забыть, не стереть их из памяти даже через столько лет. Счастливых моментов было, может, и очень мало, но они по-настоящему были счастливыми, такими яркими, как звезды ночью в ясную погоду. И ни на что не хотела бы я променять эти моменты или тем более забыть.
Мне было десять лет, когда началась война. Не жизнь, а война. И неважно, сколько тебе лет, даже если ты не знаешь этого слова, ты где-то в сердце понимаешь, что это что-то плохое, что-то страшное. Потому что все вокруг отравлено страхом, и взрослые пусть и не показывают волнение, но оно витает в воздухе. Ты дышишь этим полным страха воздухом, оно наполняет тебя и твою душу, и ты не можешь ничего сделать. Хоть ты и не один, но вокруг все становится таким необъятным, непонятным, что невольно оказываешься в тюрьме. Я до сих пор помню, как обрела это чувство. И оно меня не покидает и по сей день.
Утром 22 июня 1941 года я и все люди вокруг перестали быть прежними. Мы все постарели одним мигом на десятилетия. Просто потому что кто-то захотел, кто-то решил за нас нашу судьбу. Моя деревня находится недалеко от города К., буквально в сорока километрах. Небольшая деревня, домов где-то триста. Все жили как одна большая семья. Наш дом находился почти в самом начале деревни. Дом стоял, как бы чуть возвышаясь над дорогой, был он синего цвета. Дом был небольшой, как у всех: комната с печкой, где мы готовили еду и кушали, и зал, где мы спали и проводили вечера все вместе. У нас дома всегда было много света. В зале было четыре окна: три спереди – они выходили на дорогу, и одно сбоку, которое выходило во двор. Перед этим окном мама всегда сажала цветы, а в самом дворе были яблони и черемуха. Я обожала, когда они цвели и все вокруг заполнялось этим пленительным запахом весны.
Наша печка занимала половину комнаты, и в самые холодные зимние дни самых маленьких детей клали спать на нее. Еще была веранда, летом в теплые ночи можно было там спать, мы, дети, даже ругались между собой, кто будет там ночевать. Жили мы дружно большой семьей: мама, папа, три брата, сестренка и я. Я была вторым по счету и по старшинству среди детей. Старшему брату, на момент начала войны, было тринадцать лет, поэтому его не смогли призвать на фронт, у мамы радости не было предела. Тогда я не понимала, что чувствовала моя мама, но сейчас, когда у меня уже внуки, я понимаю всех матерей, для которых любая война страшнее смерти. Родители на протяжении всего времени, пока шла война, тряслись, боялись, боролись за судьбы и жизни своих драгоценных детей. Наверно, может быть от того, что все дети нашей семьи были дома во время войны, моя мама оставалась сильной и даже стала еще сильнее, чем была.
В деревне летом очень много работы, хозяйство шло полным ходом. Мама работала в колхозе. После работы смотрела за скотом, доила корову, ходила собирать траву, и, вообще, еще много всего. У нас была одна корова, несколько барашков, кур – все как у всех. С приходом войны содержать и сохранить скотину никому почти не удалось, но наша семья сохранила корову и пару куриц, и это нам спасло жизни. Молоко, яйца, масло, которое мама делала сама, все отдавалось на нужды фронта. Нам оставалось лишь маленькая часть от всего, что, конечно же, не хватало, чтобы не хотеть есть постоянно. Особенно было тяжело зимой, и каждая зима казалась тяжелее предыдущей.
И после стольких лет я до сих пор помню это чувство голода и помню людей, в глазах которых был ужас голода. Голод сводит с ума, и ни о чем больше не можешь думать. Бесконечные муки. Каждый день молюсь, чтобы такое не повторилось с нами.
До начала войны я начала вести дневник. Мне так понравилось это делать, что привычка сохранилась и дальше. И я стала записывать туда и свои мысли, и занимательные вещи, которые происходили вокруг. Чтобы не забыть никогда все, что было в моей жизни. А с началом войны я нашла в своем дневнике спасение и успокоение. Я писала в нем, что чувствовала и как жила моя семья и моя деревня во время войны.
Июнь 1941 г. Начало
Дорогой дневник! Сегодня буду делиться с тобой страшными новостями. Не знаю, как все будет, но надеюсь, счастливых новостей будет больше, чем плохих. Может, завтра все закончится, и я смогу записать сюда слово «победа».
Сегодня я встала, как обычно, в шесть утра, чтобы помочь маме проводить скотину на пастбище. Папа уже ушел на работу. Он был конюхом в колхозе. Скотину перегоняли на пастбище через дорогу, которая проходила у нашего дома, и мы выпускали своих, когда около нашего дома уже проходило почти все стадо. Скотины было много, почти у каждой семьи минимум по две коровы и несколько барашков. Сначала проходил табун баранов и овец, вслед шло стадо коров, в котором были один-два быка. Быки были большие, и дети всегда боялись их. Старались прятаться, когда видели в стаде быка, и не надевать красное, потому что нас пугали, что быки не любят красный цвет. Но некоторые драчуны-мальчишки иногда надевали красное и бегали неподалеку, но ничего не происходило. Я думаю, быки настолько большие, что не заметят маленьких мальчишек.
День был прекрасный, было по-утреннему свежо, хотя солнце уже грело хорошо, и я была уверена, что будет сегодня очень жарко, и может быть, сходим с ребятами на речку искупаться.
Проводив скот, мы с мамой зашли домой.
– Вставайте, сони! – сказала мама вполголоса. Она хоть и была строгой, но любовь к нам всегда чувствовалась, даже когда она нас ругала. Мы всегда ее слушались и боялись ослушаться. Когда она сердилась, она могла ничего нам не сказать, но по ее взгляду было понятно все.
