Впервые я увидел её в тренажёрном зале. Вокруг вились парни: накаченные, улыбчивые. Вечно рассыпались шуточками, стреляли глазками, подёргивали бицепсами перед зеркалом, перед ней.
Я в этом не участвовал. Сидел себе тихонько в уголке, заклинившись в тренажёре для прокачки пресса. Раз-два: стенка, потолок, шикарная задница – две прочные упругие булки, спаянные промежностью, обтянутые серыми леггинсами. Три-четыре: яркая лампа на потолке, ослепление, жемчужная улыбка крашенной блондинки.
Мисс фитнес даёт номер телефона красавчику в просторной майке-безрукавке. Его грудь колесом, соски торчат из-под майки, грудные мышцы, дельты, трицепсы взбугрило так, что плечи висят, как на вешалке. Он и ходит, как шкафчик. И сидит, и улыбается, как квадратный предмет мебели.
Только мебель здесь я, а не он. Никто не замечает нескладного юношу с грушевидной фигуркой. Не скажу, что бёдра у меня слишком широкие, но и плечи уж точно не шире.
Однажды красотка сделала мне замечание:
– Майку надо переодевать, если потеете. Думаете, кому-то приятно на потный тренажёр после вас садиться? – она гневно сверкнула очами и отвернулась к зеркалу.
– Извините, – я стыдливо вспыхнул да кончиков ушей. Полотенца с собой я не брал, на чёрном дерматине действительно оставались следы пота. В районе поясницы и шеи.
– Я сейчас вытру, – пробормотал я и побежал в туалет за бумагой. Вернулся, сломя голову. Кинулся вытирать, а девушки уж и след простыл. Она ушла, не оценив моих усилий. Весь вечер я не находил себе места, ворочался до часу ночи.
«Позорище! – корил я себя. – Никто в зале не потеет. Только я, как бомж!»
С тех пор я зарёкся ходить в качзал без трёх маек и полотенца и всегда проверял за собой.
Я занимался три раза в неделю и в следующий раз столкнулся с девушкой на входе. Хожу я быстро, сумка спортивная, чёрная болтается на плече. Майки там потные, полотенце, ботинки. В тот день я только закончил тренироваться, силы во мне разыгрались богатырские, ну я и навалился на дверь со всей дури. Бац. А там блондинка за лоб держится. Скривилась вся.
И надо ж было мне в тот момент ничего не сказать. Только уставиться на неё безумным взглядом: «ну как ты тут, держишься?» и пойти себе восвояси, набирая ход, не оглядываясь, мол, «ну ты держись дальше сама».
Думаю, после того случая она меня и возненавидела. Потому что каждый раз, когда мы в зале хоть чуть-чуть пересекались, она хмурилась и отворачивалась. Уходила в другой конец зала, нервно мяла запястья, становилась суровой, и улыбка её тут же сходила с лица, когда я появлялся в поле зрения.
После того случая я уже не тренировался, а только искал возможности обойти её по кругу. Мой абонемент, выкупленный на полгода, истекал через два месяца. Её время совпадало с моим. Хоть она и старалась приходить позже. Так что деваться нам было некуда. Мы тихо сходили с ума, ненавидя друг друга. Я уж и позабыл, что обидел её первым, что не извинился тогда. Мне казалось, что вот она сама стерва, сама придумала всё, накрутилась, специально создала ситуацию, в которой я виноват. Иногда я порывался подойти к ней и формально извиниться.
Спустя месяц? Я готов был провалиться сквозь землю. Более тупой поступок трудно себе представить.
«Ну и тормоз!» – подумает она.
Конечно, подумает! Она и так не самого высокого мнения была обо мне. Переговаривалась уже о чём-то с ухажёрами, поглядывала в мою сторону. А потом они смеялись вместе.
Шутили, наверное, про меня.
Так что я для себя твёрдо решил: дохожу в этот чёртов спортзал и уйду в другое место. Или вообще забью на спорт. Прогресса никакого в занятиях я не наблюдал. Только выматывал себя после работы.
Кроме работы в IT и тренажёрки ещё я занимался гуманитаркой. Ну как, занимался… Пока учился в лингвистическом, познакомился с заезжими немцами. Те раз в году привозили большую коробку с лекарствами, подыскивали чернобыльских детей для летнего оздоровления. Я затусил с ними, подтянул немецкий, потом списался, и пошло-поехало. В своих имейлах я указывал на коррупцию в белорусских госучреждениях. Дети врачей неожиданно оказывались чуть ли не онкобольными со всеми признаками крайнего радиоактивного облучения.
Немцы верили мне. Они и сами чувствовали, что их динамят. С лекарствами было всё то же самое. Я провёл независимый опрос среди родителей, чьи дети нуждались в лекарствах. Оказалось, что родители платили за немецкие лекарства деньги вместо того, чтобы получать их бесплатно, и всё равно многого недополучали.
Всё это с подписями и видео записями я отослал в Германию. Это была моя инициатива. Никто не тянул меня за язык, не просил. Просто было обидно за детей. Главврач – лживая сука, заискивающая коррупционерка – бесила меня больше всех. Её дети стояли первыми в списке на оздоровление. Так что я решил исправить несправедливость и действовал в обход главврача и волонтёрской организации, которая функционировала вяло и только создавала видимость работы.
Всё это крайне впечатлило моих немецких друзей. Видео факты, интервью с родителями, с больными детьми, которые не попали в список, было переведено на немецкий. И грянул гром. Немцы-доноры распространили по внутренней сети информацию, посидели-подумали и на следующий год предложили мне руководить гуманитаркой и всякими списками.
Я долго отказывался. Деньги за это брать я наотрез отказался, хоть мне и предлагали полноценную работу директором фонда.
Но посидев-подумав, я всё же согласился. Просто оценил однажды объём работ, понял, что в качестве второй работы не потяну, а для хобби сойдёт. Плюс общение с немцами. Приятный бонус для человека, который учил язык в универе.
Так я и втянулся в небольшой хобби-проект. Волонтёрство: каждому по потребностям, от каждого по способностям. Два-три раза в году полный автобус с пожилыми немцами приезжал в Минск. Немцы ходили по музеям ВОВ, детским сиротским домам, больницам. Раздавали подарки, лекарства, общались с врачами, спрашивали, что ещё привезти, приглашали детей на лето в Германию.
Я проникся темой, обзвонил детские больницы в городах-сателлитах. Нашёл ещё пару местечек, где отсутствие средств разительно отличало провинциальные больницы от столичных.
Работа оказалась несложная и весьма приятная. Душевная. У меня появилось много знакомых, люди постоянно выражали благодарность. Но часто, задумываясь, я понимал, что своих личных средств до сих пор ни копейки не вложил. И не собирался вкладывать. Среди моих инвестиций было только время.
И ещё я часто думал, зачем я этим занимаюсь? Всех детей всё равно не вылечишь, лекарства лишь временно облегчат им страдания, оздоровление в Германии – это миф. Радиация – это жизнь на загрязнённой радионуклидами территории, а не два месяца в Баварии.
