Мистер Хендриксен и Аврора
Светлой памяти моей матери Людмилы Гердт (1966—2018гг.)
«Что касается моего искусства, то я наслаждаюсь им так же,
как самый восторженный из моих читателей;
и чувство ответственности овладевает мною всякий раз,
когда я беру в руки перо».
Чарльз Диккенс.
«Тэвисток-хаус
Лондон
Англия
10 декабря 1872г.
Дорогая Эн.
Пишу Вам в час глубокой грусти, ибо тоскую по Вашему прекрасному образу, преследующему меня в моих же мыслях, где бы я ни был. Прошу простить меня за то, что так редко пишу Вам весточки и сердечно благодарю Вас за Ваши тёплые послания. Только они согревают мою душу.
Спешу ответить на Вашу просьбу из последнего письма. Как и оговаривалось ранее, наше с Вами приглашение на званый ужин в доме Дориана Грэя было мною вежливо отклонено. Впрочем, полагаю, что он даже и не заметит этого.
В Лондоне выпал снег. Вы не представляете всю красоту и очарование первого снега. Как бы мне хотелось прокатиться с Вами в кэбе по заснеженным улицам в свете газовых фонарей. Всё белое, словно укрыто накрахмаленными простынями, и в свете луны кажется, что ты попал в некую сказку из старых преданий. Это поистине прекрасно. Уверен, что такого не увидеть в Вашем солнечном Техасе.
Ну а не далее как вчера у меня появилась необычная гостья. Маленькая нищенка уснула на пороге моего дома. Гувернантка хотела навестить свою подругу и, выйдя поздним вечером, едва ли не споткнулась о несчастное дитя. Девочка была в забытьи от холода, и я распорядился взять её в дом. Вызванный из ближайшей клиники врач выписал малютке микстуры и, даже не смотря на вызов в неурочное время, отказался от доплаты. Есть же ещё настоящие врачи, моя дорогая Эн!
Сегодня моя юная гостья всё ещё спит, но, по уверениям доктора Томсона, это нормально, и к вечеру она уже должна прийти в себя.
На сим закончу рассказ о своих жизненных перипетиях и выражу надежду о нашей с Вами скорой встрече.
С любовью и наилучшими пожеланиями, всецело ваш Артур Хендриксен».
Я устало потёр переносицу и, аккуратно запечатав письмо в конверт, передал его своей гувернантке для почтальона. Какой суматошный выдался день. От приезда доктора Томсона до представителя сиротского приюта. Однако, если первому я был рад, то вот уполномоченный представитель сиротского приюта, а по сути работного дома,* не вызвал у меня ничего, кроме отвращения. Какая низость – эксплуатировать детский труд на угольных шахтах, словно они рабы, а не подданные английской короны!
– Мистер Хендриксен! – меня окликнула гувернантка. – Наша гостья пришла в себя. Мне привести её?
– Ну что Вы, Анна? Право же слово, ну не станете же Вы и вправду гонять через весь дом больного ребёнка? Сейчас сменю одежду и поднимусь к ней сам. А Вы будьте так любезны, подготовьте нашей гостье сытный ужин.
– Как прикажете, мистер Хендриксен, – Анна едва заметно улыбнулась и, чуть поклонившись, отправилась на кухню.
Гостевая спальня была на втором этаже Тэвисток-хауса. Зайдя в неё, я первым делом увидел напуганный взгляд ясных детских глаз. Анна по рекомендации врача ещё с прошлого вечера помыла и пропарила малышку в ванной, а после её перенесли в спальню. Только смыв приличный слой уличной грязи нам с Анной и доктором Томсоном открылось личико белокурого ангела с небесно-голубыми глазами. Девочка явно не была обычной попрошайкой с Лондонских трущоб. Об этом говорили хоть и растрёпанные, но аккуратно постриженные волосы, а также пусть и грязное да порванное, но на удивление из недешёвой ткани платье. Я пытался разговорить гостью, но всё, что из напуганного ребёнка удалось выудить, так это её имя. Аврора. Это только усугубило мои подозрения относительно её происхождения, но, сочтя, что для первого дня впечатлений для ребёнка и так более чем достаточно, не стал больше её тиранить. Едва закончив разговор, в дверь постучалась Анна с полным подносом еды. Хм… Неуверен, что маленькая девочка сможет столько осилить, но переубеждать свою сердобольную гувернантку я точно не стану.
Пока Анна кормила малютку с ложки, я спустился в холл и прошёл в кабинет. Да-а-а… И что же мне с тобой делать, малютка Аврора? Сиротский приют отпадает. Нужно будет её как-то разговорить. Не может быть, чтобы у неё не было родных и близких. Даже если предположить, что с родителями случилась беда, должны же быть и другие родственники! Пусть бы даже и троюродная бабушка. Не может же она быть круглой сиротой, как и я? Или может? Как много вопросов, и нет пока ответов. Что ж… Надеюсь, утром она будет уже более открытой. В конце концов, в моём доме ей точно никто не причинит вреда.
Утром Аврору насилу удалось вывести завтракать. Бедняжка в страхе, словно дикий зверёк, ни в какую не желала покидать свою спальню. Анне пришлось проявить чудеса терпения и участия к ребенку. Ава, как ласково окрестила её моя гувернантка, вяло ковырялась в тарелке и боялась поднять на меня глаза. Сочтя, что ребенок и так достаточно натерпелся, поблагодарил Анну за превосходно приготовленную еду и ушёл к себе в кабинет. Проведя некоторое время в раздумьях, выглянул в окно и, позвав первого же уличного мальчишку, отправил с запиской к Джозефу Эддингтону – давнему моему другу, а также хорошо знающему своё дело стряпчему*. В ожидании Джозефа не заметил, как задремал в кресле. Меня разбудил стук в двери кабинета.
– Мистер Хендриксен! Позвольте войти.
Анна, как и всегда, – сама вежливость. Строгая во всём. Я с теплотой улыбнулся и пригласил её войти.
– Итак, Анна… О чём Вы желали со мной поговорить?
– Я о нашей гостье. Что Вы решили в отношении неё? Отдадите в приют?
– Побойтесь Бога, Анна! Кем я буду, если отдам этим гиенам невинного ребенка?! Как поступить, я пока не решил, но уверяю Вас, что ТОЧНО не отдам её в подобные учреждения. Для начала я отправил за Джозефом. Возможно, он поможет узнать, кто наша Аврора такая и есть ли у неё родственники. Как хоть что-то прояснится, так и будем решать о том, как поступить дальше.
