Темные, набухшие от дождя тучи не предвещали ничего хорошего. Идти оставалось всего ничего, но все равно стоило поторопиться. В холодном и покинутом доме вряд ли можно было быстро просохнуть и согреться. Единственным удачным моментом была возможность не тащиться через всю деревню со всеми этими лающими собаками, подозрительными взглядами и облезлыми домами, а пройти по колейной дороге в обход деревни.
Нужный мне дом находился на самой окраине. Когда-то давным-давно – даже не представляю, насколько давно – он был баней, потому и поставили его в некотором отдалении от деревни. Однако дедушка полностью перестроил баню, превратив её в приличный деревенский дом.
Последний раз я был тут еще в детстве: не любил никогда деревню и всю эту деревенскую жизнь, поэтому и дедушку видел очень редко, а дом и того реже. Когда дедушка умер, оказалось, что я был указан в завещании как наследник. Дедушку я, сколько себя помню, всегда любил и уважал – может быть, именно поэтому дом достался мне. А может быть, дедушке было совершенно все равно, кому его оставлять: дачников-неудачников (как говаривала мама) среди нас не было.
Меня не очень-то обрадовало сообщение о том, что деревенский дом теперь мой, но к последней воле своего деда я решил отнестись с максимальным почтением.
С неба полетели первые крупные капли, когда я остановился перед деревянной калиткой дедушкиного – точнее, теперь уже своего – дома. Его опоясывал невысокий забор, который доходил мне только до плеча. Закрытые тяжелыми деревянными ставнями окна выглядели неприветливо и даже несколько страшновато.
Сам дом оказался не таким уж и большим, как представлялось мне в детстве. Два жилых этажа и чердак – что еще нужно одинокому человеку?
Однако разглядывать деревянное строение времени не было: капли падали все чаще, и моя одежда становилась все более влажной. Подцепив крючок, удерживающий калитку, я проскочил внутрь двора, быстрым шагом дошел до крыльца, и, как только я спрятался под надежной крышей, хлынул дождь. Он шел стеной, полностью закрывая весь обзор. Теперь даже калитку, да что калитку – землю в метре от крыльца я не мог разглядеть.
Зябко поежившись, я открыл дубовую тяжеленную дверь (и как только петли выдерживали?). Шагнув внутрь, приостановился, но тут же сама дверь подтолкнула меня внутрь, плотно закрывшись за мной. И сразу же шум, доносившийся снаружи, стал каким-то далеким и приятным. Прямо как в детстве, когда я сидел у дедушки на коленях и помогал прикреплять грузики к леске, а на улице шел дождь.
Далекие детские воспоминания настраивали на благодушный лад.
Несмотря на мои опасения, дом изнутри оказался сухим, чистым и очень даже опрятным (если такое слово к дому вообще применимо). Дед не зря его любил.
И почему только я никогда не стремился сюда? Может, потому что в деревне у меня никогда не было друзей, а может, были еще какие-то причины. Трудно сказать. Но теперь я был здесь и был в сомнениях: нравится мне тут или нет?
Привычных деревенских сеней в доме не было, так что прямо с крыльца я попал на утепленную веранду. Здесь находилась кухня, обеденный стол и лестница на второй этаж.
Электрическая четырехконфорочная плита робко пряталась в углу. Сомневаюсь, что её часто использовали, особенно в холодное время года: обычная русская печка пользовалась у деда гораздо большим уважением.
Следующая дверь (тоже деревянная, но гораздо более легкая, чем входная) вела в жилое помещение – большую комнату, приличную часть которой занимала огромная печь, широкая кровать, столик, кресло-качалка и несколько стульев. Из большой комнаты можно было перейти в маленькую, что я и сделал.
– Мог бы и ботинки снять.
Непонятный шепот остановил мою занесенную ногу прямо над самым порогом.
– Что? – Я огляделся, но никого не увидел. – Здесь кто-то есть?
Только шуршание дождя за окном было ответом. Я решил, что мне показалось или внутренний голос сыграл со мной злую шутку. Однако, обернувшись, я заметил, что уже заметно наследил, причем не только на полу, но и на пушистом ковре, вольготно расположившемся на гладких темных досках и прикрывавшем собой основную часть комнаты.
– Непорядок, – сказал я вслух и вернулся на веранду.
Там я снял мощные солдатские берцы и надел стоявшие тут же стоптанные тапочки. Мне они были несколько великоваты, но что поделаешь – о сменной обуви я не подумал.
Маленькая комната была без изысков: стол, две кровати, стоявшие углом, да стул. Кровати были большие, так что места в самой комнате оставалось совсем немного – только развернуться да вещи на стул повесить. Это была гостевая. Однако к деду довольно редко приезжали, так что комната чаще всего пустовала.
Не найдя здесь ничего интересного, я вернулся к печке, ее надо было затопить. Уличную одежду я пока не снимал, и чувствовалось, что не стоило этого делать, пока температура не поднимется хотя бы градусов на десять.
Немного дров лежало за печкой, но даже для одной закладки этого было явно маловато. Предстояло идти в сарай.
Ага, легко сказать! Дождь немного поутих, но лить не перестал. А до сарая придется бежать метров двадцать, не меньше (я никогда не отличался хорошим глазомером, однако всё очень любил измерять в метрах).
Странно было, что дедушка не позаботился о полной закладке дров. Насколько я знал, печка всегда должна была быть готова к тому, чтобы пламя заполыхало в ней с одной спички. Дед любил говаривать: «Если огонь не загорается с одной спички, значит, что-то сделано не так».
Но обычно мы сами не выбираем, когда умирать. Может быть, дед просто не успел принести дрова? Такой мыслью я попытался успокоить себя. И умер он летом, так что вряд ли умудрился сжечь всё, что оставалось.
Я заглянул в печь: золы было предостаточно. В этом случае получалось, что печь кто-то топил – то ли дед перед смертью (что весьма сомнительно), то ли кто-то еще.
Насколько я знал, дед с соседями ладил, но довольно поверхностно, так что посиделок в этом доме практически никогда не было. Да и не слышал я, чтобы кого-то просили за домом присматривать в отсутствие хозяев.
Вопросы возникали один за другим, а ответов пока не было.
Я зябко поежился. Вопросы вопросами, а топить печь надо, если я не хочу ночью совсем околеть.
