Я открыла глаза. Сердце колотилось о ребра, тело онемело, скованное страхом. Это было одно из тех пробуждений посреди ночи, когда во сне ты видишь нечто пугающее, чему не можешь найти объяснение. А проснувшись, несколько бесконечных мгновений не можешь понять, что кошмар был всего лишь сном.
Серость и мрак, будто из мира исчезли все краски. Так иногда бывает в предрассветные часы. С трудом я заставила себя повернуть голову – и едва не вскрикнула. Пересушенное горло просило воды, губы слиплись. На краткий миг я даже подумала, что они сшиты или склеены, но эта мысль как-то быстро потускнела на фоне увиденного. Пять каменных саркофагов у стен круглой башни, и я лежу на крышке одного из них.
Я схватилась непослушными заледеневшими пальцами за край – поверхность гроба оказалась до странности гладкой – и неуклюже сползла вниз. Сил хватило лишь на то, чтобы обхватить острые коленки руками и прижаться спиной к холодному камню. Сон ли это? Все кажется таким реальным и одновременно таким странным. Абсолютное безмолвие, в котором единственный источник шума – стук собственного сердца. Это определенно не то место, в котором я засыпала.
И вдруг…
Следующая мысль затмила своей значимостью все остальное: я ничего не помню. Это откровение нагрянуло неожиданно и произвело куда более ошеломляющий эффект, чем то странное окружение, в котором я каким-то образом оказалась.
Кто я? В памяти на месте воспоминаний о моей личности или хотя бы о чем-то до пробуждения я находила лишь тьму, будто моя жизнь началась в тот самый момент, когда я открыла глаза несколько минут назад. Будто меня и не существовало вовсе. Но ведь я знаю откуда-то, что засыпала не здесь. Где? Ничего, кроме мрака, густого, смолянистого мрака.
Шли минуты, а может и часы, пока я пыталась пробиться через толщу тьмы в надежде ухватиться хоть за одно крохотное воспоминаньице, хоть за одну прозрачную ниточку, чтобы та связала меня с моей личностью. Когда это начало причинять почти физическую боль, я прекратила попытки. Глаза наполнились слезами от безнадежности и страха, когда пришлось признаться себе: я никто. Никто и ничто.
Стараясь не давать волю собственной слабости, я смахнула влагу с ресниц и огляделась. Из круглого сегментированного окна в потолке изливался все тот же тусклый свет, превращающий все вокруг в бесцветные тени самих себя. Предрассветный сумрак, казалось, растянулся на часы в этом странном тихом месте. Время будто остановилось, навсегда запечатав склеп в одном моменте. Он тонул в безмолвии, начисто лишенный даже малейшего звука: ни криков птиц за окном, ни шороха паучьих лапок. Не было даже движения воздуха, которое создает ветер, проникая в помещение сквозь невидимые щели. Не было ничего, и только мое присутствие нарушало целостность и покой этого места.
Не знаю, сколько я так просидела в тишине, обнимая коленки. Мысли текли мимо меня, и ни одна не задерживалась. Я просто подмечала детали окружения, но не задумывалась о них. Все вокруг казалось новым, но казалось правильным. Пять одинаковых гладких саркофагов представляли собой не более чем часть склепа, равно как мраморные плиты пола или выпуклые барельефы стен. Для меня они ничего не значили, ведь я не знаю тех, чьи кости покоятся в них.
Может, по той причине, что мертвые не представляли для меня ничего конкретного, или же из-за особой атмосферы склепа, как бы законсервированного в моменте, я вдруг поняла, что все мои изначальные страхи не были связаны с самим этим местом. Меня озадачил лишь сам факт, что я оказалась не там, где, видимо, должна была оказаться. А понимание того, что это место является склепом и я сижу посреди костей, не принесло ничего, кроме легкого удивления.
Единственным, что до сих пор страшило меня, было полное отсутствие воспоминаний. Но и этот страх понемногу отступил. Его вытеснило невероятное умиротворение, навеянное безмолвием и покоем склепа. Здесь хотелось остаться. И пусть сейчас я чувствовала себя не принадлежащей этому месту, слишком подвижной, слишком шумной, слишком живой, но я верила, что, проведя здесь немного больше времени – в том смысле, в котором оно пока имеет значение для меня – смогла бы стать частью этого неподвижного серого мира.
Обрести покой.
Я больше не чувствовала холода. Он остался только в воспоминаниях, как мое первое ощущение после пробуждения, как отголосок сна, который я никак не могла вспомнить. Мраморные плиты пола под босыми ступнями воспринимались как нечто вроде подошвы туфель, которые сами по себе не теплые и не холодные. Эта мысль, как и многие другие, проплыла мимо, совершенно не вызвав никакого интереса. Я просто восприняла это как должное.
Когда мимолетные наблюдения закончились, пронеслись мимо меня, так и не всколыхнув в душе чувств, а в разуме воспоминаний, моему сознанию больше не за что было ухватиться, и оно потихоньку стало затухать. Веки потяжелели, мышцы расслабились. Я знала, что если погружусь в сон, то это навсегда. Что-то подсказывало, что это правильно. Сознание каким-то образом отделилось от воспоминаний и сейчас отчаянно желало вновь воссоединиться с ними. Погрузиться в забвение.
Какое умиротворение. Здесь мне самое место. Безымянное ничто без прошлого среди таких же безымянных останков.
Глаза уже готовы были закрыться навеки, как что-то в сером мире изменилось, что-то нарушило всеобщий покой. Я тут же сосредоточила свое внимание на этом новом.
Серый силуэт на фоне серого склепа. Он в силу своей бесцветности казался почти частью окружения. Почти, потому что от саркофагов и каменных плит его отличала крупица жизни, то, чего не было до этого в моем окружении.
Зато было во мне.
Это наблюдение не проплыло мимо, как прочие, оно захватило мое сознание, вытянуло его из глубин. Ошеломило.
На лице этого человека, видимо, отражалось мое собственное выражение. Передо мной предстал мужчина, довольно молодой, если судить только по внешности, но в его серых глазах будто бы отражалась многовековая усталость и, возможно, смирение. Он замер неподвижно, пытаясь осознать тот факт, что в его безмолвном царстве появилось нечто, чего здесь быть не должно.
– Что… – с его губ сорвался шепот, будто он боялся нарушить незыблемую тишину этого места, но потом нашел в себе силы и произнес чуть громче: – Что ты здесь делаешь?
Звук его голоса растекся в недвижимом пространстве, заставив мое сознание укрепиться в мире. Некоторое время мне понадобилось, чтобы привыкнуть к новому ощущению, и только когда смысл каждого слова был открыт заново, я решилась ответить. Но вместо слов из моей глотки вылетел шорох сухих осенних листьев, как будто я забыла, как пользоваться голосовыми связками. Спустя пару попыток у меня все же получилось хрипло прошептать:
