Алексей Погудин (А. Коробков)
Пройдёшь вдоль берега крутого
Пройдёшь вдоль берега крутого,
И вот мой сквер, скамейка, осень.
На землю много золотого,
Пасьянсом жёлтый лист набросил.
Под ноги многим одиноким,
Где чувства с веток облетели.
Ковёр тебе, как жест – широкий,
От осени к её постели.
Где, умирая она ляжет,
Протянет только к тебе ветки,
Но не попросит помощь даже,
Где одинокие скамейки.
И я такой же одинокий,
И одинокие аллейки.
И души наши – босоноги
Томятся в теле, словно в клетке.
И где её все сёстры, братья?
По одиночке в карусели —
Одели платья, умирая,
И по углам ещё расселись:
На циферблате все по кругу,
Раскачиваясь вправо – влево,
И даже если тянут руку,
То ради собственного чрева.
Я видел женщину в огне,
С причёской красной возле скал.
Она, кричащая в струне,
И с дрожью волн лазурь сверкал.
И белой пеной на волне,
Когда луч с неба озарял.
Она, как молния во мгле,
Всем телом билась о причал.
И ветер бушевал ей в след.
И в гребень белый дым играл.
Я видел женщину в огне;
И с пеной брызг в руках бокал,
Дрожал хрусталь вином в стекле,
И буря билась между скал.
Всё это было в феврале,
Где, моря шум не умолкал.
Казалось, всё – приснилось мне,
И буря, шторм и та скала.
Я видел женщину в огне,
Её похитила в даль мгла.
По синим шторам ночь спустилась
По синим шторам ночь спустилась,
Пятном легла тень на стене.
Не знаю я, какая сила,
Заставит литься тишине.
В душе не музыка живая,
Не барабаны лупят марш,
А просто тихо унываю,
Не вписываюсь я в пейзаж.
И до утра она – немая,
Ведёт какой-то разговор,
С ней бормочу, не понимая,
Где явь, а где мне снится сон.
А утром новая страница,
Из старой книги о судьбе,
Разбилась где-то колесница,
И пару строчек обо мне
…В гардеробе плащи без людей,
Как и души бывают без них…
И с безлюдной луны лицедей,
На кровать бросил тень и притих.
И приливы морей всё сильней,
Разбиваются в дым у окна.
Досчитаю до ста не дыша.
И смеётся мне тенью луна…
Я хватаюсь рукою за шар,
Обжигаюсь – она холодна.
Знаю я, что сейчас не усну,
И сжимаю сильнее уста,
Лицедей подаёт простыню,
И сжимается грудь у меня.
Одиночеством светят углы,
Сине-мёртвая вкруг тишина
Ох, луна, как лучи твои злы.
И затих лицедей у окна.
В гардеробе – из стёкол души,
В мёртвом свете безумства притих,
Выдаёт одиноким плащи,
…Не забыв вынуть душу из них.
Не покидал твои я сны,
Не заходил туда – случайно,
Сгорев, не светят фонари,
Нас манят темной своей тайной.
Как не зажгут вдруг маяки,
Корабль встретит берег скальный,
И мы с тобою в две руки,
Пойдём по площади печальной.
И сквер, где встретились в любви,
Ты помнишь – снег и кони, сани.
И я кричал – благослови,
Сейчас там дождь злой барабанит.
И белый ветер, помню, пел,
И ты смеялась звонче ветра.
И пряталась в мою шинель.
А я читал, конечно, Фета:
…«Хочу нестись к тебе, лететь,
Как волны по равнине водной,»…
И бьют меня две строчки – плеть:
…«Поцеловать гранит холодный,
Поцеловать – и умереть.»
…Туман и камень благородный,
Цветы, венки и твой портрет:
А из стихов – «гранит холодный»…
Второй же строчки пока нет,
И в сквере дождь скулит- сегодня.
Мир, как вечность, таинственно черный
Мир, как вечность, таинственно черный.
И хребтом ощущается дрожь.
Где-то он, как собака покорный,
Правда, ночью – на волка похож.
В ипостаси одной – непокорный,
А в другой – лучше всяких святош.
И с улыбкой все держат притворно,
Вам цветы – и за пазухой нож.
С неба светит иконное солнце,
По собачьи виляют хвосты,
Только ждут они все снова горца,
Пред луной волком ночью застыв.
Да и днём уже тихо завоют,
Чуют кровь из разорванных жил,
Не корми человека травою,
Если вдруг он по волчьи завыл.
И цветы полетят с головою,
С красотою увядшей травы,
Лунный серп, на который все воют,
Засверкает в руках сатаны.
В русском поле, чистом поле
В русском поле, чистом поле,
Снег кружится поневоле.
Над оврагом вьюга с воем,
Засыпает всё живое.
Лунный диск себя повесил,
И кричит, что это бесы,
Разошлись все не на шутку,
Вьюга воет в свою дудку.
И кусты покрылись льдами,
Смотрят снежными глазами.
Я и сам глаза открою,
На луну как волком взвою.
В русском поле, чистом поле,
Страшно, мутно поневоле.
Волком вьюга воет жутко,
Не лишиться бы рассудка,
Вот была тогда бы пьеса,
А луна вся, как принцесса.
И снежинки, как лампады,
Это свет с принцессы падал,
Прямо в сердце, это бесы,
И поют так жутко песню:
Тучи небо мглою кроют
И тебя к утру зароют.
Холм насыпят на равнине,
Да с крестом – посередине.
Стоял всю ночь на перекрёстке
Стоял всю ночь на перекрёстке
И продавал я душу мгле.
Купите хоть за гроши горстки
Или возьмите на ночлег.
Где дьявол – этот – бутафорский?
Лишь светофоры в красный цвет.
И хлопают в дороге створки,
Души моей, где сотни бед.
Купите – я кричал – морозам.
Я возмещу Вам всем ущерб.
От этой зимней белой прозы,
Где ворон чёрный словно герб,
На белый снег прилёг крестами,
Расправив крылья вдоль дорог,
Купите душу – крест с цветами,
В мороз распятой поперёк.
Она раздавленная льдами,
За грош, копейку – не берёт,
А светофоры смотрят в дали,
У дьявольских горят ворот.
И фонари безумства ждали,
Вдруг возгорится прошлый снег,
Кому сейчас нужны морали,
Купите душу за ночлег.
Всё прекрасное скоро завянет
Всё прекрасное скоро завянет,
И родится всё заново вновь.
На глазах твоих вечность в тумане,
Растворится как в прошлом любовь.
Так чего ж нам жалеть неустанно,
Пусть бурлит в венах вечная кровь,
Чувства льются под небо фонтаном,
И сгорают средь звёздных ковров.
Видишь – звёздочка с неба упала,
Это, видимо, чья-то любовь,
Незаметно, с небесного бала,
Возвращают нам боги всё вновь.
Помнишь ты, прошептала мне нежно:
Загадай о любви пару снов.
Это звёздочка с неба небрежно
Закатила под сердце любовь.
И с тех пор в моём сердце осколки
Серебра белоснежной звезды.
И смотрю на небесные полки,
Нет на них – ничего – все пусты.
Было всё, давно, прекрасно
Было всё, давно, прекрасно,
А теперь лови минуты,
Стены смотрят безучастно,
Как кольцо – вокруг замкнуты.
Скоро время твоей казни,
Сбросишь жизни атрибуты.
И увидишь в небе праздник,
Как враги дают салюты.
Хоть пиши на стенах письма,
Облака летят, как парус
Посмотри – как живописно,
Не увидит это старость.
Так порадуйся секунды,
Что не умер от болезни.
Эшафот твой – изумруды —
Яркий луч летит над бездной.
Ты шагнёшь – туда – откуда,
Ангел твой – тебе – небесный,
Скажет – проходите – сударь,
Ты его услышишь песню.
Кажется, как звук в сосуде,
Прошлым станет неизвестность,
И уверен – ты забудешь
Всё, что было в мире тесном.
Золотая трава и шипы белых роз
Золотая трава и шипы белых роз —
Пожелтеют и время увянет твоё,
Растекается дым по ветру папирос,
Только вечность – жёлтых глаз – вороньё.
Обнимаю твою статуэтку рукой,
И глазурную нежность целую я миг,