ГЛАВА 1.
— Это твой новый дом, - с необычайной гордостью продекламировала сухонькая старушка в черной рясе.
Я с унынием смотрела на жалкое жилище. Келья представляла собой крохотное помещение, в которое непонятно как втиснули жесткую лежанку. Старое ведро служило столиком, на котором красовалась неизменная книга молитв и история богини Патриции. Огромный деревянный крест красовался на белой, щербатой стене, прямо над лежанкой. Над потолком зияло скромное оконце, которое наверняка пропускало ледяной ветер в длинные зимние ночи. Здесь пахло сыростью, безнадежностью и унынием.
Я кивнула так благодарно, как только могла. Об этом монастыре ходили легенды. Нравы здесь строгие, а наказания суровые. Значит, злить матушку настоятельницу не следует. Монастырь святой Патриции славился своей аскетичностью и тишиной. Каждая новая монахиня должна принести обет молчания на месяц, полгода или год, в зависимости от тяжести грехов на её душе. Мне лишь предстояло это испытание. Сначала необходимо было освоиться. В это время я буду жить не в главном корпусе монастыря, а в пристройке вместе с другими новенькими. До тех пор, пока не пройду испытание в виде безостановочных молитв, самобичевания и молчания. Затем последует церемония пострига. Меня обреют налысо и набьют чернилами слова Патриции мученицы и мужа ее, Аскера, на черепе. Лишь после, мне выдадут чёрную, а не коричневую рясу и переведут в главный корпус. Тогда и начнется моя служба длиною в жизнь.
Я бы могла, наверное, сбежать, но просто не знала куда. К тому же, девушке, которую сослали в монастырь нельзя противиться судьбе. За это последует расплата – смерть. Хитрый черт загнал меня в ловушку. Либо подчинение и ссылка, либо казнь. Добрый муж, ничего не скажешь. Неожиданно, даже для самой себя, я испытала прилив ненависти к покойному отцу. Зачем он выбрал его мне в мужья? Неужели не слышал сплетен по поводу лютого нрава моего мужа? Неужели мечта отца о благородном продолжении рода была выше его отцовской любви?
Я сложила ладони домиком и помолилась богине Патриции, чтобы изгнать греховные мысли из головы. Не очень-то и помогло. Отец любил меня и хотел лучшего, я не должна его винить. Без веры молитвы не помогали успокоить ни совесть, ни гложущую меня обиду. А чтобы провести всю жизнь в молитвах и почтении к Богине нужно хотя бы немного веры. Я же слишком верила в науку и религиозной точно не была. Тем страшнее для меня эта ссылка.
Я сложила рясу из грубой ткани, по ощущению напоминающую наждачку на линялую простынь и, видимо, слишком громко вздохнула. Лицо матушки моментально стало злым:
— Это тебе не графские покои, дорогуша. Но здесь твой дом до конца жизни, так что не морщи свой хорошенький носик.
-То, что покои не графские я могла предположить, но то, что они хуже, чем камеры в Обливерейской тюрьме не имела ни малейшего понятия.
-Таким, как ты самое место в Обливери, но, к сожалению, королевским законом не запрещено прелюбодеяние.
С этими словами старушка захлопнула дверь с такой силой, что крест на стене чуть пошатнулся. Я повторно вздохнула. Если бы мой муж мог, то он несомненно сослал бы меня в Обливерейскую тюрьму. Но на это даже его влияния на короля не хватило. Правитель у нас справедлив и чтит религиозные законы. Я с неудовольствием оглядела своё новое пристанище. С самого детства я росла избалованным ребёнком у зажиточного купца. Была единственной дочерью уже довольно пожилых родителей. У меня были многочисленные наряды и прислуга, изысканные пирожные и золотые тарелки. Единственное, что мне не мог дать отец — это титул. Под конец жизни он просто помешался на этой мечте. Мы же с мамой не понимали подобной одержимости. Я никогда не хотела быть Леди. Мне нравилось бегать босыми ногами по свежескошенной траве, играть в войнушку с деревенскими и пить ледяную родниковую воду прямо из ручья. Отцу не нравились мои увлечения, но отказать он мне никогда не мог. Тем более, что оторваться с местными ребятами мне удавалось крайне редко. Многочисленные занятия музыкой, языками и наукой занимали почти все время.
В мои полные пятнадцать лет мама умерла от лихорадки. А отец… От горя его мечта превратилась в одержимость. Он во что бы то ни стало решил выдать меня замуж за благородного. Благодаря его стараниям и многочисленным учителям, в шестнадцать лет я мало чем отличалась от истинной Леди внешне. Я владела этикетом, была одета словно принцесса, говорила на четырёх языках, разбиралась в искусстве и неплохо музицировала. Но в душе… В душе я навсегда осталась свободной деревенской девчонкой. К сожалению, в нашем мире важнее внешняя обертка, чем внутреннее содержание. Моё образование плюс нехилое приданное дали наконец отцу возможность осуществить мечту о титуле для единственной дочери. Я вышла замуж за одинокого и нищего графа.
Сказать, что муж был мне отвратителен — это ничего не сказать. Меня передергивало от его отношения к рабыням и ко мне. Он был высокомерен, жесток и несправедлив. Несмотря на то, что граф на людях выказывал мне должное почтение, наедине он называл меня не иначе, как «крестьянская подстилка». Он стал мне противен еще на смотринах, но замуж я вышла. Отец делал столько всего для меня, что я решила, что обязана осуществить его мечту. Через три месяца после свадьбы родитель умер, в полной уверенности, что дочь пристроена, а внук не будет простолюдином.
Я не стала ему на смертном одре рассказывать, насколько жёсток был мой муж, и что брачное ложе, скорее служило местом преступления, а не местом исполнения супружеского долга. Граф брал меня, не заботясь, о моем удовольствии. Наоборот, ему хотелось причинить мне как можно больше боли, унижения и слез. Наверное, мстил так за то, что ему пришлось взять меня в жены. Ведь, без моего приданного, его поместье спустили бы на торгах. После смерти отца, он получил наследство и решил большую часть своих проблем. Видимо после, я стала ему не нужна, и он придумал все же способ от меня избавиться. Я сама ему в этом помогла, совершив непростительную ошибку. Результатом стала ссылка в это место, о котором, по-моему, даже сама богиня Патриция уже давно успела забыть.
Повторюсь, религия никогда не была в списке моих интересов. От этого наказание графа было ещё более унизительно. Вот так я потеряла все состояние моей семьи и оказалась в месте, куда и лютого врага сослать - слишком жестоко.
Я разделась и с отвращением надела на себя грубую ткань. Кожа моментально покраснела и покрылась мелкими пупырышками. Я еще раз внимательно просмотрела стопку вещей, что мне дали. Никакой нижней рубашки, значит рясу нужно носить на голое тело. Они что сшили ее из крапивы? Очень похоже, что так. Поясом служила обычная веревка, которую следовало продевать в крупные петельки. На ноги предлагали натянуть жуткие серые колготки. А ступни еле поместились в тесных калошах из неведомого мне дерева. Голову можно было не покрывать, но платок мне все же выдали. Вроде бы настоятельница сказала, что его следует носить лишь во время работы в саду. О прогулках там же она не упомянула ни слова.
