О жизнь! Тёмный поток бурлящих больных вод, над которыми яблони роняют свои нежные лепестки.
Джеймс Джойс. «Портрет художника в молодости»
Одетый в потрёпанное пальто, в вязаной шапке, нахлобученной на уши, я лежал ногами к волнам на холодном песке пляжа, головой к международному аэропорту, лицом к жёлтому небу. В него с оглушающим рёвом взлетали тяжёлые самолёты, мои ноги им указывали направление. Мне казалось, что самолёты вырывались в жёлтое небо, чтоб разбросать меня по странам, в которых я уже не побываю ввиду подступившей бедной старости.
Я закрыл утомившиеся глаза, задремал, или даже заснул, и оказался в тёмной комнате. За окном накапливалась непогода, раздавались раскаты грома. Глядя в окно, едва различимое, я напряжённо ждал молнии. Молния вспыхнула, и за окном возникла тёмная пыльная лестница, по ней всходил, или лучше, крался, голый намыленный подросток, он крался к двери на верхней площадке. Из центра двери вырывался лучик, яркий клубящийся лучик того, к чему крался голый подросток. Там и тогда вместо ступеней были, как будто, куски льда. Ладонь там чернела от угольной пыли, осевшей на лестничных перилах. Там оглушительно билось сердце.
Я вгляделся в подростка. В того, кем я был в далёком, очень далёком прошлом.
Представим, что в доме моём есть гостиная с замечательным видом из окна. Вы пришли в гости, взглянули в окно. В тот же миг к вам явился Город, грузный обветренный мужчина, от которого сложно веяло тиной, газами выхлопов, нефтью, цементом, гудками машин-пароходов-заводов, голосами людей, собак и роялей, шарканьем подошв по тротуарам, смехом девушек, перегаром, цветами акации или мимозы.
«Ах да! – скажу я. – Вы не знакомы? Город, знакомьтесь, это читатель. Читатель, позвольте представить вам Город».
Знакомства в гостиных часто поверхностны. А я бы хотел свести вас поближе. Для этого понадобится рогатка. У вас, полагаю, её нету, а моя как раз недавно сломалась. Но рогатку не трудно смастерить. Для начала пророем наши карманы. Слегка только, очень неглубоко, денег понадобится пустяк.
С пустяком пройдём к центральной аптеке. В Городе есть и другие аптеки, но только в аптеке № 1 продают эластичный жгут, который все называют эластик, а фабрика резиновых изделий, в основном производящая презервативы, называет его сложней, по-дурацки: жгут кровоостанавливающий матерчато-эластичный апполо. Примем от аптекарши эластик, скатанный в тяжёленький рулончик, последний раз вдохнём лекарственные травы, прощальным взглядом скользнём по клизмам, развешанным по стенам, как картины.
Эластик в кармане, но кроме него нам ещё понадобится рогатина высотой с не заточенный карандаш, а размахом в два растопыренных пальца. Можно, конечно, и больше размером, но тогда не уместится в кармане. Также понадобятся кожа величиной примерно с ладонь, грубая нитка, ножницы, ножик и хорошее количество камней.
Рогатину мы вырежем по пути, из дерева прочного и упругого. С кожей сложнее, придётся искать её в каких-нибудь заброшенных чемоданах, в ящиках комода для старья и ненужных мелких вещей, в сарае, в подпятнике ботинка. Всё упомянутое заготовив, устроимся где-нибудь на табуретках и за какой-нибудь час-полтора смастерим превосходную рогатку. Смастерив, тут же опробуем. Пара мелких камней в воробья, в пустую банку или в кошку нас порадуют и вдохновят на сбор камушков потяжелее.
Камни мы сходим пособирать на территорию через дорогу, туда, где после какой-то стройки оставалась кучка гравия, сильно замусоренная и растасканная на нужды хозяйственных мужиков, но в ней было легче, чем где бы то ни было набрать как раз то, в чем мы нуждаемся. Подходящими камушками набьём небольшую хозяйственную сумку и один брючный карман, сунем рогатку в другой карман, и, наконец, выйдем на улицу и направимся вниз, в сторону бухты.
Из нашего домика ко всему нужно было идти вниз. Выше нас я забирался только для острых ощущений и небезопасных приключений, ибо выше располагалась пыльная разбитая территория за незаконченным забором, на которой какая-то организация начала возводить фундамент, но быстро остыла, и всё забросила, включая бульдозер и горы мусора. На той территории время от времени кто-то кого-то пырял ножом или избивал до полусмерти.
Ещё чуть выше располагались зады горбольницы номер один, на которых меня интересовали железные мусорные баки рядом с каким-то помещением. Они меня стали интересовать с тех пор, как я открыл крышку бака и увидел окровавленные внутренности. Я поглядел на помещение и понял, что это и есть тот морг, рядом с которым мы проживали. Иногда крышки баков уже были сорваны бездомными смекалистыми собаками, и внутренности трупов расползались не только по больничной территории, но и по улицам, и по нашей.
Ещё выше нас были бугры, на которых скандально проживали свирепые бабы, шпана и чучмеки. Чучмеками в Городе звали многих, часто это слово употребляли, например, вместо слова дурак. Мама называла так нацменов, которых в Городе было столько, что любая толпа была из нацменов, а в толпе иногда попадались и русские. Кроме греков, армян, грузин, евреев, украинцев, татар и представителей других меньшинств, мама чучмеками называла иностранных матросов, всех приезжающих на отдых, всех из деревни или станицы, базарных торговцев и продавцов, всех непонятных и неприятных, – проще назвать, кто не был чучмеками.
Ими не были мы с мамой, мамина лучшая подруга Шурочка, мои одноклассники Зыков, Собков, с большой натяжкой Брызгалов, бабушка, тётки и другие родственники, с которыми мама была не в ссоре, несколько певцов и киноактёров, а также все чисто русские люди, желательно родившиеся севернее от Москвы.
Отчим мой был стопроцентным чучмеком, потому что был белорусом.
«Боже, Боже! – рыдала мама в минуты частых семейных скандалов, – какая я дура была, дура! За такого чучмека вышла замуж!»
«И зачем мы припёрлись в Город чучмеков, – восклицала после скандала с соседом. – Куда взгляд не бросишь, одни чучмеки. Боже, живёшь, как в какой-нибудь Африке!»
Идти, повторяю, придётся вниз, ноги сами нас понесут, мы будем скатываться к хребту, бухте и центру Города. Мы дойдём до стоянки автобуса, там будут несколько человек, но мы не станем с ними делить бесконечное ожидание и в результате бессильную ярость при виде проносящегося мимо переполненного тупорылого автобуса, – из тех, что с центральных магистралей рано или поздно переводили на второстепенные маршруты.
Злорадно констатировав отсутствие автобуса, который так и не перегонит, мы быстро минуем мою школу, длинный железный забор которой позволит нам вкратце разглядеть ухоженный школьный сад, баскетбольную площадку, двор для беготни, кирпичную архитектуру и много мелочей, навевавших разные ассоциации тем, кто учился в этой школе.
