Новороссийск, район пос. Мысхако,
наши дни, за месяц до описываемых событий
Иссушенная летним зноем земля неохотно отдавала останки тех, кто семьдесят с лишним лет назад обильно полил ее собственной кровью. Металлодетекторы заходились заполошным разноголосым воем на каждом сантиметре, лопаты ежеминутно звякали, наткнувшись на очередной осколок снаряда или хвостовик немецкой мины – почва в районе бывшей Станички была буквально нашпигована ржавым железом. Казалось, где ни копни, куда ни погрузи поисковый щуп, обязательно наткнешься на страшное свидетельство тех двухсот двадцати пяти героических дней. Встречались, хоть и не столь часто, и неразорвавшиеся боеприпасы, однако опытные следопыты прекрасно осознавали риск и знали, как себя вести в той или иной ситуации. Да и профилактические занятия, проводимые знакомыми саперами под видом выезда «на шашлыки», никто из них не прогуливал, отлично понимая, что от этого может зависеть их жизнь.
Тем не менее новороссийским поисковикам удалось поднять за неполную неделю вахты почти два десятка бойцов. К сожалению, ЛОЗов[1] пока обнаружили только пять штук, прочитать из которых удалось лишь два. Остальные оказались или изначально не заполненными, или утратили герметичность, в результате чего вкладыш давным-давно сгнил. Собственно, уже само их наличие было большой удачей: к сорок третьему году медальоны-«смертники» официально упразднили. Некоторые бойцы изготовляли их самостоятельно, из винтовочных или пистолетных патронов, закрывая самодельный опознавательный знак перевернутой вершинкой вниз пулей, деревянным чопиком или насаживая друг на друга две гильзы от ТТ.
Впрочем, отсутствие или повреждение медальона еще не означало, что бойцы останутся неопознанными: оставалась надежда на номера наград и «подписные» личные вещи, при помощи которых порой тоже удавалось идентифицировать погибшего, вычеркнув его из скорбных списков пропавших без вести…
Сегодняшний день – предпоследний перед окончанием раскопок – начался достаточно многообещающе. Сначала зацепили верхового бойца, затем, когда стали расчищать анатомию «под кисть», поняли, что он не единственный. За семь минувших десятилетий кости причудливо переплелись между собой, однако к обеду стало окончательно ясно, что в бывшем пулеметном окопе находятся двое красноармейцев – пулеметчик и его второй номер. Судя по всему, парней никто специально не хоронил, просто завалило близким разрывом крупнокалиберного снаряда или авиабомбы – о том, сколько сотен тонн смертоносного металла и взрывчатки сбросили фашисты за семь с половиной месяцев на крохотный, площадью меньше тридцати километров, плацдарм, никому из военных археологов рассказывать было не нужно.
Оба бойца оказались при личном оружии и в полном обвесе – не считая, понятно, самого пулемета, искореженного осколками максима с сорванным ударной волной щитком. Плюс патронные коробки со сгнившими брезентовыми лентами, набитыми нерастраченными боеприпасами, и сотни, если не тысячи стреляных гильз на самом дне окопа. И, самое главное, среди желто-черных, источенных временем костей нашелся и долгожданный бакелитовый футлярчик, с виду не слишком пострадавший. Значит, оставалась надежда, что удастся вернуть еще одному павшему герою имя, а его останки – родственникам, буде те еще живы, конечно. Судя по наличию «смертника», боец успел повоевать, возможно, даже с самого начала войны.
Но было и еще кое-что. Кое-что абсолютно непонятное, найденное уже под самый конец поискового дня. В брючном кармане второго красноармейца (точнее, в том месте, где он некогда находился) обнаружился перочинный ножик. Весьма желанная находка, поскольку владелец, как правило, старался выцарапать на накладках рукоятки свои инициалы: складной нож, да еще и с несколькими лезвиями – штука по военному времени достаточно ценная. ЛОЗа при нем не имелось – видимо, был совсем молодой.
Впрочем, проблема оказалась в ином: наспех отерев нож о брючину видавшего виды камуфляжа, Серега Ерасов несколько секунд вглядывался, поворачивая находку под разными углами, зачем задумчиво хмыкнул и протянул артефакт товарищу, Лешке Семенову:
– Леша, глянь, чо еще за хрень? Это у меня глюки или тут реально какая-то фигня происходит?
Второй поисковик устало отложил кисть, поворачиваясь к товарищу:
– Чего там у тебя?
Повертев в заскорузлых за дни раскопок пальцах залепленный глиной предмет, равнодушно пожал плечами:
– И что с ним не так? Ну ножик, ну перочинный. По ходу, трофейный, как бы не натуральная Швейцария, подобные там еще с позапрошлого века выпускались. Убитый, правда, в хлам, хотя можно попробовать отмочить, но без гарантии. Ну и?
– Значок ни разу не «викторинокс», просто похож, – подсказал Ерасов. – Хотя не в том суть. Надпись глянь. Вон там, ага.
– Мэйд ин… – Семенов очумело взглянул на друга. – Что за байда?! Какой еще нафиг Китай в сорок третьем, да еще и по-английски? Серый, признавайся, ты где это взял? Или прикалываешься? Так я сейчас сильно не в духе, могу и фискарем огреть!
– Здесь я взял, здесь. Вон там, собственно, видишь, отпечаток в грунте остался? Мы ж с тобой вместе позицию с нуля вскрывали, сам видел, немародеренная она была. И перемещенка обычная, и все нижние слои в полном соответствии аж до самого материка. Никто бойцов с того времени не трогал однозначно. Я десять лет в поиске, насмотрелся уже. Ну чего думаешь?
– Ничего не думаю, – засопел Алексей. – Егорычу нужно показать, вот чего. И накатить по сто фронтовых, по ходу. Поскольку иначе мы с тобой, Серый, реально во всяких попаданцев поверим!
– Это как в том фильме, что ли? – оживился товарищ. – И в книжках всяких?
– Типа того, – буркнул поисковик, не собираясь развивать тему. – Короче, зачищай пока бойца дальше, да повнимательнее, вдруг еще чего непонятного найдешь. А коль и на самом деле найдешь, так не трогай, пусть лежит, где лежало. Сейчас вернусь.
