– Граждане пассажиры, приехали! Конечная станция Москва! – объявила маленькая востроносая проводница седьмого плацкартного вагона. Пассажирский поезд, прибывший из Западной Сибири, раскинулся шестнадцативагонным телом по перрону Казанского вокзала. Сотни пассажиров устремились навстречу столице. Среди них был двадцатитрехлетний Андрей Крайнов, среднего роста, крепкого, скорее жилистого, сложения, светло-русый и коротко стриженный, он был в туфлях Баффало, летних голубых джинсах, короткого рукава футболке. Закончив университет и отслужив лейтенантом, год проработал в торгово-производственной фирме в родном Новосибирске. Он долго добивался и, наконец, добился перевода в Москву в отдел маркетинга, в центральный офис компании, и сейчас, попрощавшись с проводницей, выходил навстречу своему московскому будущему.
На перроне Андрея встречал старый школьный друг Денис Столяров, переехавший в Москву около года назад. Денис работал аранжировщиком поп-музыки, его карьера развивалась успешно для музыканта из провинции – он пережил начальный, самый сложный для приезжего период московской жизни, поработав несколько месяцев звукорежиссером и музыкантом в московском клубе Hungry Duck. Его заметили в музыкальной тусовке, и сейчас он устроился аранжировщиком на студии Дмитрия Валерьяновича Лещенкова – когда-то главной звезды советской эстрадной песни, неувядаемое мужское обаяние которого еще пользовалось спросом на корпоративах у менеджеров и бухгалтерш финансовых и сырьевых фирм – флагманов российской экономики. Зарабатывая у Лещенкова превращением его патриотичных советских хитов в мускульные синглы с современным звучанием, Столяров саунд-продюсировал будущих московских поп-звезд, с ненасытным удовольствием провинциала вкалывал и вгрызался в нутро российского шоу-бизнеса.
Долговязая Денисова фигура недвижимо стояла среди бешеного перронного мельтешения прибывших, встречающих, грузчиков, таксистов, продавцов минеральной воды, сдатчиков квартир на ночь или сутки.
– Как ты, Денис? Освоился в Москве? Машину успел купить? Ты, вроде, собирался, – поздоровавшись, спросил Крайнов.
– П-п-привет, – с детства он немного заикался, близкие люди, зная это, ждали следующих слов и фраз, которые он чаще всего говорил без запинок. – П-п-пока нет, на метро поедем, а в Новосибирске что нового?
– Из самого нового – Щербицкий месяц назад развелся…
– Н-н-ну, правильно, головой надо думать… в 18 лет жениться…
Подхватив багаж и вспоминая общих знакомых, друзья направились к метро. Поезд с Комсомольской кольцевой с грохотом рванул вперед; понесся по чреде станций на север Москвы: Рижская, Алексеевская, ВДНХ… Из метро друзья пересели в трамвай, он, застучав колесами, тронулся вперед. В левом окне перед глазами Крайнова проплыла триумфальная громада главных ворот ВДНХ. Затем показались главные скульптурные герои советского соц-арта – Рабочий и Колхозница – они все еще держались вместе, упрямо противостоя новым героям эпохи 90-х: крепко сбитому, бритому наголо брутальному парню в малиновом пиджаке с золотыми пуговицами и тонконогой обесцвеченной стеклянноглазой блондинке в розовой мини-юбке. Рабочий и Колхозница поднимали вперед руки с серпом и молотом и искоса, осуждающе смотрели на Крайнова. Свернув направо, на Галушкина, и проехав с минуту, трамвай затормозил.
– Н-н-наша остановка, выходим, – сказал Денис. Пройдя в небольшой дворик десятиэтажного дома красного кирпича, друзья поднялись на лифте на пятый этаж.
– П-п-пару дней назад с дачи хозяин приехал, – сказал Столяров, открывая дверь. Тут же в прихожей оказался и хозяин квартиры, маленького роста мужчина, лет 30—40; брюнетистый, с бегающими глазами интеллигентного пьяницы и мелкого дебошира, в грязно-серых летних штанах и длинной, давно не стиранной нательной рубахе, из-под которой выглядывал волосатый мамончик.
– Аа, Денис, я – Серега, – брюнетистый хозяин быстро всунул маленькую сухую ладонь в руку Крайнову и тут же ловко исчез из прихожей.
Это была квартирка с двумя одинаковыми по метражу комнатами, небольшим коридорчиком, туалетом и ванной, шестиметровой кухонькой; в квартире были заметны следы ремонта: когда-то хорошего темно-зеленого ковролина, деревянных, лакированных межкомнатных, дверей, хороших обоев. В Денисовой комнате напротив окна стояла небольшая тахта.
– Р-р-располагайся, – кивнул в ее сторону Столяров. Напротив тахты, в противоположном углу стояла незаправленная одноместная кровать; рядом с кроватью шифоньер, в переднем углу, рядом с окном, стол с компьютером и двумя стульями. На стульях навалены столяровские шмотки. Посреди комнаты прямо на ковролине в хаотичном, понятном только музыканту порядке, была нагромождена музыкальная аппаратура: усилители, синтезатор, микрофоны, по стенам комнаты – музыкальные колонки; между шифоньером и столом – куча мусора: бутылки из-под колы, пепси, минералки, сигаретные пачки Marlboro Lights, Kent, целлофановые пакеты, по комнате в разных углах были раскиданы журналы «Птюч» и ОМ. – Давно ж ты уборкой не занимался, – сказал Крайнов.
– З-з-завтра пионерка придет, приберется, – ответил Столяров. – Я сейчас на день рождения к приятелю еду. Хочешь, со мной п-п-поехали.
– Еду, в душ схожу.
– Оп-п-паздываем, – кивнул Денис, уходя на кухню.
– Жди, я быстро, – Крайнов достал полотенце из одной из сгруженных рядом с тахтой вещевых сумок, отправился в душ.
Поднявшись на эскалаторе метро Арбатской, друзья вышли в уже начавший вечереть август. Солнце заваливалось куда-то за Новый Арбат, за высотку гостиницы «Белград» и еще дальше на запад, за гостиницу «Украина». Позади остались книжные развалы и тренькавшие на гитарах уличные музыканты, от которых за версту разило дорогой; друзья прошли по подземному переходу, приближаясь к ресторану «Прага», снова спустились в подземный переход, поднялись со стороны Московского дома книги.
– П-п-пиздец, что с баксом происходит?! – выругался Столяров, показав глазами на обменник, у которого улыбчивая девушка в голубых джинсах меняла цифры.
Друзья шли по Новому Арабу, на противоположной стороне в вечереющем блеске сияла мажорная «Метелица»; словно играя в пятнашки, легко и изящно покачиваясь, больше чем за сотню, в сторону Кутузовского по Новому Арбату пронесся мотояпонец; он был истинный москвич – легкий, быстрый, скоростной и наглый. Они подошли к высотке, рядом со «Спорт-баром» стояли дорогие машины: купе и родстеры, вокруг крутились набриолиненные молодые люди и длинноногие красавицы в коротких юбках.
