Это было давно, много лет
Отсчитал с мига я рокового,
Когда взвёл вороной пистолет,
Чтобы к мёртвым отправить живого.
И в тот миг задрожала рука,
Поздно вышку менять на острог.
Так скроил я из друга врага,
Прокатив через горло комок.
Он у стенки, а я был в строю,
Капитан процедил приговор.
Папиросу под ноги плюю
И в патронник вгоняю патрон.
Я нажал на курок вороной,
Парень вздрогнул, упав на лицо.
У него жизнь одною строкой,
У меня лишь отдача в плечо.
Был мороз, меня встретила дочь,
У него дочерей было две,
Я не спал в ту кошмарную ночь,
Он не жил в эту ночь в январе.
Кто же умер, спустившись в подвал?
По кому же идти ставить свечи?
По врагу, что убит наповал,
По себе, что судьбой искалечен?
Было двое нас в том январе,
Над которыми взвился клинок.
Первый поднял холодный ТТ,
А другой крикнул: «Слышь, паренек!
Папиросу отбрось сапогом,
Ни к чему свою совесть тревожить,
Лучше ставь её рядом с врагом,
Чтобы разом двоих уничтожить.
Завяжи ей потуже глаза,
И, смотри, не промажь, бей дуплетом».
Внял я этим советам тогда,
Чтоб висок не сверлить пистолетом.
Этот молох смолол нас двоих:
Его в прах, а меня на куски,
На тот свет отправлял я других
По этапам большого пути.
Что-то нужное пало во мне,
И подняться, увы, не смогло.
…Это было в ту ночь, в январе,
И оно превратилось в ничто.
Столько лет пролетело с тех пор,
Как душа заразилась проказой!
Но сегодня усилилась боль
От обыденных строчек Указа.
Я прочел на казённом листке
Его имя простое – Иван.
То, которое в ночь, в январе
Там, в подвале, цедил капитан.
Всё проснулось, и язвы горят,
Мы в подвалах взводили затворы,
Но за мной и другие стоят,
