Я захожу в тёмный гулкий дом, и выдыхаю.
Алика нет дома.
Я одна.
Значит, я приехала раньше него, бояться нечего.
Поднимаюсь по широкой высоченной лестнице на второй этаж и иду в нашу с ним спальню.
Я так редко бываю здесь одна, как будто это не мой дом.
Хотя, если подумать, что здесь моего?
Вся эта роскошь, которая окружает меня, принадлежит ему. Все эти картины известных современных художников по баснословной цене, которых я никогда не понимала. Эти дорогущие старинные персидские ковры, которые присылают Алику его партнёры прямо из Ирана и Сирии, эти бронзовые и мраморные статуи, расставленные по нишам в нашем огромном холодном доме. И все эти книги в нашей библиотеки в английском стиле, из которых Алик ни прочитал и строчки.
Зачем ему это всё?
Просто так положено.
Никто не поймёт, если уважаемый успешный бизнесмен, владеющий несколькими процветающими бизнесами в регионе, не будет этого всего иметь.
Хотя все прекрасно понимают, как ему досталось всё это богатство. Алик победил всю братву и остался единственным криминальным авторитетом, которому подчиняются все шайки помельче.
И если в далёкие девяностые бандиты ходили в спортивных штанах, малиновых пиджаках и ездили на мерсах, то сейчас они просто приоделись в костюмы от Loro Piano и пересели на бронированные майбахи и порше.
Да даже я принадлежу ему. Целиком и полностью. До каждой косточки. До каждой царапинки на своей коже. До крошечного шрама над верхней губой, который достался мне в наследство.
Я захожу в свою спальню, не включая свет. Хочется просто зайти и упасть на свою кровать, не раздеваясь. Провалиться в шорох мягких прохладных простыней, ласкающих разгорячённую кожу. Почувствовать наконец-то, как время принадлежит мне. Как я сама принадлежу самой себе.
Хотя бы на эти несколько минут, пока мой муж не вернулся домой откуда бы то ни было.
Потому что мне совершенно наплевать, где он и с кем.
Но, похоже, я ошиблась: на моей огромной супружеской постели я вижу, как мой муж, поставив перед собой на четвереньки какую-то разукрашенную девицу, трахает её прямо сзади, крепко обхватив её за трясущиеся упругие ягодицы.
Я застываю в изумлении.
Такого Алик себе ещё никогда не позволял.
Прямо у нас дома?!
Девица начинает стонать, словно ей дали команду, и я продолжаю смотреть, как её отвисшие под собственной тяжестью груди, колышутся от толчков, как два каких-то белых экзотических плода, пока мой муж лупит её со всей силы по раскрасневшимся румяным ягодицам.
Он поднимает лицо и видит меня.
Его рот растягивается в порочной дьявольской улыбке.
Я хочу уйти. Я не могу смотреть на это.
Но мой муж приказывает мне:
– Не смей уходить!
И я остаюсь стоять на месте.
Я не смею его ослушаться, потому что слишком хорошо знаю, что может мне быть за это.
Я ведь живу с ним уже целых пять лет.
Девица смотрит на меня затуманенным взглядом, прикусывая нижнюю алую губу, и по её поблескивающему в слабом свете ночника лицу растекается подтёками тушь. Такое ощущение, что моё присутствие ей доставляет не меньшее удовольствие, чем и моему мужу.
Она ахает и стонет, пришёптывая:
– Да, да, так, мой сладкий! Трахни меня, сильнее! – и её тело уже подёргивается в диком невероятном ритме, пока Алик ускоряет свой темп, долбит эту стонущую от наслаждения девку, а может быть, стонущую на заказ?
Я не знаю.
За столько лет сколько их было: я потеряла им счёт. Сотни. Тысячи.
Но он никогда не отпустит меня. Никому не отдаст.
Я ведь его собственность. Принадлежу ему, как всё в этом доме. С чего бы вещи желать уйти от своего хозяина? У неё нет души и воли.
Я отворачиваюсь. Я больше не могу на это смотреть.
И сразу же слышу рык Алика:
– Я сказал смотреть!
И я снова поднимаю лицо и не свожу глаз со своего мужа, который смотрит на меня в упор, и я отчётливо вижу, что он сейчас кончит. Прямо в распростёртую под ним девку. Он застывает на секунду, и с диким рыком замирает, чтобы потом отшвырнуть её прочь, как ненужную и использованную куклу.
Девка летит с дикими воплями то ли экстаза, то ли обиды, в сторону, на пол, а мой муж встаёт на ноги и направляется ко мне.
Подходит вплотную и берёт меня за подбородок, до боли сжимая его. И у меня всё внутри переворачивается от ненависти.
Которая кипит в моём сердце.
Я знаю, что сейчас будет.
Он приближает свое мужественное порочное лицо к моему. Всё равно такое красивое, что у меня каждый раз перехватывает дух. И даже шрам на левой скуле не может испортить его.
Он целует меня. Крепко. Страстно. Взасос.
И у меня в животе мгновенно холодеет, как будто я ухаю вниз с огромной высоты на американской горке.
Только американцы эти горки называют «русскими».
И я замужем за самым настоящим главарём русской мафии.
Безжалостным, жестоким и опасным.
Который любит меня так, как может любить такой безжалостный и извращённый человек.
И я делаю то, что делала все эти годы: подчиняюсь ему. Качусь с ним вниз на огромной захватывающей дух скорости. И мне не выбраться из этой кабинки под названием «любовь».
Наши языка сплетаются, я со всей силы, яростно, кусаю Алика за губу, и прокусываю её, и мне в рот гранатовым железным соком брызгает его бешеная густая кровь.
Я слышу, как очухавшаяся девка подаёт голос:
– Это что твоя жена? Вы что, ненормальные?
И мой муж, поворачиваясь к ней, рычит:
– Проваливай! Ещё хоть слово про мою жену, и я убью тебя!
И она точно знает, что он не шутит.
И я это знаю наверняка.
Мы остаёмся одни. В этом гулком холодном доме. Который так и не стал моим за все эти годы.
И я поёживаюсь от озноба. И страха.
– Где ты была? – совершенно спокойно спрашивает меня мой муж, и со стороны может показаться, что заботливый супруг интересуется у своей жены, как она провела день.
Но только не мне. Я знаю, что должна быть предельно осторожной, чтобы не выдать себя.
– Да так, ходила сегодня на пилатес, – равнодушно пожимаю я плечами, как будто это не я только что застукала у себя в спальне собственного мужа, сношающего какую-то грязную девку.
Ведь я, как никто другой знаю, что это была всего лишь прелюдия.
Прелюдия, чтобы разделаться со мной.
– На пилатес? – переспрашивает, словно проверяя меня, мой муж, и подходит ко мне вплотную. Всё еще полностью раздетый, как и был, когда я застукала его с этой проституткой. – И с каких это пор, скажи мне, ты вдруг полюбила пилатес? – в его хищных глазах пляшут бешеные дьявольские огоньки, и он стоит совсем близко, принюхиваясь, словно дикий зверь.
Что он хочет учуять?
Запах чужого мужчины?
Но я всегда принимаю душ.
После занятий спортом.
Алик втягивает ноздрями воздух, прижавшись к моей шее, и я вся начинаю дрожать.
Он всегда так действует на меня. И даже сейчас, когда я безумно боюсь его.
