Женщинам из рода Королевых не везет в браке. Это аксиома. По крайней мере, для моей матери, уже шесть раз отметившейся в ЗАГСе. И вот она снова разведена и одинока. И это явно наследственное. Потому как моя бабушка тоже частенько бегала замуж, и всякий раз неудачно. Якобы все дело в моей пра-пра… и еще много раз «пра» бабке, которую черт угораздил сходить налево. Ее благоверный, узнав об адюльтере, недолго думая, помчался жаловаться своей сестре. Ведьме и по призванию, и по профессии. Которая прокляла нас… ладно бы до седьмого колена. Но эта канитель с неудачными замужествами тянется уже бог знает с каких времен.
Украдкой взглянула на Лешку, внимательно слушающего напутствия священника. Нет, на мне это дурацкое проклятие однозначно споткнется! Я от любимого ни на шаг. И он от меня тоже.
Друзья, шутя, называют нас сиамскими близнецами. Потому как за последние семь лет дольше, чем на неделю, мы не разлучались. Не могу себе представить жизнь без него. Без такого родного и привычного. Мы вместе со школы, и, глядя на точеный профиль благоверного, вырисовывающийся в полумраке храма, я была уверена, что ничто не сможет этого изменить.
Держа в руках зажженные свечи, символ чего-то там, за благовонным дымом, что источала золоченая кадильница священника, мы проследовали к центру храма. Остановились перед аналоем, на котором, белея страницами, лежало раскрытое Евангелие.
Сколько себя помню, я была атеисткой. Или безбожницей, как любила укоризненно повторять бабушка. Никогда не верила, не верю и ни за что не поверю во всю эту магическую белиберду. Просто маме и бабуле попадались не те мужчины. Но уж мне-то точно попался тот! Самый-самый, единственный и неповторимый!
Всю сознательную жизнь я внушала себе, что нет и не было никакого проклятия. И тем не менее, когда Лешик сделал мне предложение, поначалу засомневалась: а стоит ли наступать на те же грабли, что больно огрели моих прародительниц. Перечеркнуть семь счастливых, идеальных лет. Без ссор, ревности и обид. Может, любителям сцен и битья посуды такие отношения покажутся слишком пресными. Для меня же — самое то.
Ход мыслей, настырно роящихся в голове, нарушило негромкое покашливание священника. Еще бы тут не закашляться, когда вся церковь в угарном тумане. Или это у меня уже от волнения галлюцинации? От усталости, потому как из-за предсвадебного мандража уснуть удалось только под утро.
— Аня?
Леша легонько сжал мою руку, и только тут я поняла, что от меня ждут ответа.
Встрепенувшись, ляпнула растерянно:
— Что, простите?
Позади раздался пока еще легкий ропот немногочисленных гостей.
Священник терпеливо повторил:
— Имеешь ли ты искреннее и непринужденное желание и твердое намерение быть женою Алексея?
Леша смотрел на меня, ожидая, когда произнесу заветные слова. Все ждали. От чада кружилась голова.
Я с силой сжала в руке свечку, рискуя ее сломать. Настырная дымка перед глазами никак не желала рассеиваться. Зажмурилась зачем-то. Вот будет дело, если свалюсь в обморок… А все к тому и идет. С каждой секундой головокружение только усиливалось. Надо бы, что ли, для начала ответить.
Облизнув пересохшие губы, сказала твердо и громко, чтобы услышали все и ни у кого не возникло мысли, что я засомневалась:
— Имею, честный отче.
Три коротеньких слова показались мне оглушительными, острыми иглами вонзились в виски, разбились на множество отголосков-осколков, зазвучавших в глубинах храма, вихрем закруживших вокруг меня.
— О, Претемная Праматерь, она согласна! — возопила толпа.
Меня обдало ледяным ветром и, кажется (нет, я точно брежу), сильный хлесткий порыв бросил в лицо пригоршню снега.
— Согла-а-асна! — надрывался в радостном исступлении кто-то совсем близко.
Так, стоп! А откуда в церкви взялась толпа? Приглашены ведь были только самые близкие родственники и лучшие друзья, Дашка и Толик, удостоившиеся чести стать нашими свидетелями. И почему, черт побери, так холодно?! У меня сейчас зубы, ударяясь друг от друга, раскрошатся!
Сделав над собой усилие, открыла глаза. Вовремя, чтобы увидеть какого-то сухонького старичка в темном с серебряными нашивками балахоне и услышать его скрипучий голос:
— Фьярра-Мадерика Сольвер, княжна Лунной долины, теперь ты невеста его великолепия пред Праматерью и пред всей Сумеречной империей!
— Велико… что?
То самое «велико» смотрело на меня стальными глазами с вытянутыми в нитку зрачками. Гигантская такая драконья (твою ж претемную мать!) морда размером с бунгало скалилась в счастливой улыбке. А может, просто раззявила пасть, намереваясь меня сожрать. Меня, замершую на краю… Сделав несмелый шажок в сторону, осторожно глянула вниз.
Низа не увидела. Одну лишь туманную панораму, что открывалась с вершины скалы, на которой я каким-то непостижимым образом очутилась. Не успела как следует впечатлиться и прочувствовать всю степень охватившего меня ужаса, как эта клыкастая тварь лениво дернула крылом… крылищем. И…
Я полетела ближе знакомиться с панорамой.
Отвести душу с помощью крика, увы, не получилось. Легкие обжег стылый воздух. Колючие снежинки забивались в рот, слепили глаза. Все, на что меня хватило — это на жалкий хрип и нечленораздельное мычание.
А потом я приземлилась… Благо не на землю и, что самое приятное, не всмятку, а на то самое чертово крылище, оказавшееся на удивление мягким и немного пружинистым, словно батут.
Я подпрыгнула на нем, как гуттаперчевый мячик, и покатилась куда-то вниз. Сквозь сероватую дымку, затянувшую окружавшую меня нереальную реальность, различила белоснежные шипы-выросты, наподобие короны венчавшие голову дракона, цепочкой рассыпающиеся по мощной шее. Лишь чудом успела за один ухватиться, иначе так бы и каталась по драконьей туше или снова полетела вниз. Последнего мое бедное сердце, истерично таранившее грудную клетку, уже бы точно не выдержало.
Не знаю, сколько длился этот безумный полет. Схватившись обеими руками за скользкий холодный вырост (ощущение такое, будто сжимаю гигантских размеров сосульку), я кое-как подтянулась, но грациозно оседлать чудовище не удалось. Эх, не выйдет из меня драконьей наездницы. Так и летела, лежа пластом поперек его широкой спины, успешно изображая труп. Слыша, как оголодавшим зверем в ушах воет ветер, как морозные узоры расписывают кожу. Я даже несколько раз моргнула на всякий случай. Готова была поклясться, что на покрытом мурашками предплечье еще мгновение назад серебрился какой-то завиток.
Проклятье! Да когда же закончится этот обморок!
Обморок не кончался. А щипать себя в надежде очнуться и при этом держаться за драконий отросток не получалось. Спасибо, хоть виражи прекратились.
Когда вдалеке показались серые башни замка, своими острыми шпилями пронзавшие то ли закатное, то ли рассветное небо, мой чешуйчатый транспорт начал, сбавляя скорость, снижаться. А вместе с ним и сердце постепенно возвращалось к привычному ритму. Я вспомнила, как дышать, и, когда под нами дрогнула земля, разжала одеревеневшие пальцы.
