Франческо Петрарка - Моя тайна, или Книга бесед о презрении к миру

Моя тайна, или Книга бесед о презрении к миру
Название: Моя тайна, или Книга бесед о презрении к миру
Автор:
Жанры: Старинная литература | Стихи и поэзия | Зарубежная поэзия | Зарубежная классика
Серии: Нет данных
ISBN: Нет данных
Год: Не установлен
О чем книга "Моя тайна, или Книга бесед о презрении к миру"

«Моя тайна, или Книга бесед о презрении к миру» – произведение яркого представителя эпохи раннего Возрождения Франческо Петрарки (итал. Francesco Petrarca, 1304 – 1374).*** Читатель становится свидетелем разговора простого смертного Франциска (в котором угадывается сам автор) со святым Августином о борьбе моральных противоречий в душе человека, пытающегося понять собственное предназначение. Франческо Петрарка оставил большое творческое наследие. Кроме прочих творений его перу принадлежат «Письмо к потомкам», «Сонеты». Гениальность Петрарки состоит в том, что на сломе двух эпох Средневековья и Ренессанса, он задал правильное направление развития европейской поэзии, литературы да и всей культуры в целом. Как истинный гуманист,Франческо Петрарка провозглашает, что человек, его внутренний мир есть ценность. Мы все имеем право на счастье в земной, а не только потусторонней, жизни; право самим строить свою судьбу, а не следовать слепому року.

Бесплатно читать онлайн Моя тайна, или Книга бесед о презрении к миру


ВСТУПЛЕНИЕ

Часто и с сокрушением я размышляю о том, как я вошел в эту жизнь и как мне придется уйти из нее. И вот случилось недавно, когда я лежал не объятый сном, – хотя обыкновенно больной дух бывает внезапно охвачен дремотой, – а томимый страхом и в вольном сознании, я увидал пред собою женщину неописуемого сияния и блеска. Что это была дева, – обнаруживали ее одежда и лицо. Неведомо как она вошла, и я, ошеломленный необычным светом, не смел поднять глаза навстречу лучам, которые струило солнце ее очей. Войдя, она сказала: «Не трепещи, и пусть невиданное явление не смущает тебя. Я сжалилась над твоим блужданием и издалека сошла сюда, чтобы еще вовремя подать тебе помощь. Довольно, слишком довольно был доныне прикован к земле твой отуманенный взор. Если эта смертная юдоль так сильно прельщает твои глаза, что же, ты думаешь, будет, когда ты поднимешь их на вечное?» Выслушав эти слова, еще не оправившись от страха, я едва выговорил в ответ дрожащим голосом стих Марона:

Как величать тебя, дева? Твой вид не подобен обличью
Дщерей земли, ни твой голос – их голосу… [1]

«Я – та, – отвечала она, – которую ты с изысканным изяществом воспел в нашей «Африке», кому ты, не уступая диркейскому Амфиону, с удивительным искусством и руками истинного поэта воздвиг лучезарное и прекрасное жилище на крайнем западе, на вершине Атласа. Итак, слушай спокойно и не страшись, видя ту лицом к лицу, которая тебе давно коротко знакома, что ты доказал своей сладкогласною песнью». Едва она кончила речь, я, соображая все признаки, сразу понял, что говорящая должна быть самой Истиной, ибо я вспомнил, что именно ее дворец на вершине Атласа я описал. Но не знал я, из какой страны она явилась, однако был уверен, что она могла прийти только с неба. Поэтому, горячо желая увидеть ее, я поднял глаза, но – увы! – человеческий взор не мог вынести небесного света, и я снова потупил глаза. Она, заметив это, после краткого молчания начала опять и опять заговаривать со мною и ничтожными вопросами принудила меня к долгой беседе с нею. Я понял, что это мне вдвойне полезно, так как, во-первых, я становился немного более сведущим, во-вторых, самая беседа успокаивала меня, так что я постепенно получил возможность прямо смотреть на это лицо, которое вначале устрашило меня своим чрезмерным блеском; и которое теперь я мог созерцать без смятения. Объятый дивным очарованием, я не сводил с нее глаз. Когда же я стал озираться, чтобы узнать, привела ли она кого-нибудь с собою или совершенно одна проникла в мое глухое уединение, я увидал рядом с нею престарелого и почтенного мужа величественной наружности.

Не было надобности спрашивать его имя: его благочестивый вид, скромное чело, серьезный взгляд, размеренный шаг, священная одежда и в то же время римское красноречие достаточно ясно обнаруживали в нем преславного отца Августина. К тому же в его облике было нечто столь чарующее и внушительное, чуждое всем другим людям, что я не посмел расспрашивать. Однако я не остался бы безмолвным, я подбирал уже слова вопроса, и они уже готовы были сорваться с моих губ, как вдруг я услыхал из уст Истины то сладкозвучное для меня имя. Обернувшись к нему и прерывая его глубокую задумчивость, она сказала: «Дорогой мне из тысяч Августин, ты знаешь, что этот человек тебе предан, и не тайна для тебя, сколь опасною и долгой болезнью он одержим, которая тем ближе к смерти, чем менее сам больной осознает свой недуг. Поэтому необходимо теперь принять меры к сохранению жизни этого полуживого, каковое дело благочестия никто из людей не может исполнить лучше, чем ты. Ибо он всегда страстно любил твое имя, а всякое учение имеет то свойство, что оно гораздо легче внедряется в душу слушателя любимым наставником; и если нынешнее твое блаженство не заставило тебя забыть бедствия, пережитые тобою в то время, когда ты был заключен в темнице плоти, – ведь и ты перенес многое, подобное тому, что он терпит; а если так, то ты – наилучший целитель изведанных тобою страстей. Поэтому, хотя безмолвное размышление приятнее всех других вещей, прошу тебя – прерви это молчание твоим святым, мне необыкновенно приятным голосом и попытайся, не удастся ли тебе каким-либо способом ослабить столь тяжкий недуг». На это он: «Ты – моя вожатая. Ты – моя советница, утешительница, госпожа и наставница; зачем же Ты велишь мне говорить, когда сама присутствуешь здесь?» А она: «Пусть ухо смертного поразит человеческая речь: ее он снесет спокойнее. Но дабы он считал сказанным мною то, что от тебя услышит, я буду лично присутствовать». – «Как любовь к больному, – сказал он, – так и почтение к повелевающей заставляют меня повиноваться». Тут, ласково взглянув на меня и отечески обняв, он повел меня в самую уединенную часть дома, причем Истина шла несколько впереди. Там мы все трое сели, и началась долгая беседа с той и другой стороны. Истина же молча взвешивала наши слова, и других свидетелей не было. Так как предмет разрастался, то беседа затянулась на три дня; и хотя в ней было сказано многое против нравов нашего века и о грехах, общих всем смертным, так что эти упреки были обращены, казалось, не столько ко мне, сколько ко всему человеческому роду, однако я глубже запечатлел в своей памяти то, что являлось личным призывом ко мне. Потому-то я и решил столь задушевную беседу воспроизвести письменно, для того чтобы она не исчезла, и ею-то наполнил эту книжку. Не то чтобы я хотел умножить ею число моих сочинений или искал от нее славы, – нет, высшую цель лелеет мой ум: хочу, чтобы ту сладость, которую я однажды вкусил в беседе, я мог так часто вкушать при чтении, как только пожелаю.

И потому ты, моя книжечка, должна избегать людских сборищ и, верная своему имени, довольствоваться моим обществом, ибо ты – моя тайна и так будешь называться, и в часы возвышенных размышлений ты будешь втихомолку напоминать мне все то, что ты запомнишь из сказанного втихомолку. А для того, чтобы не употреблять слишком часто, как говорит Туллий, «сказал я», «сказал он» и чтобы придать беседе такой вид, как будто она ведется тут же присутствующими, я разделил мысли моего славного собеседника и мои не местоимениями, а нашими именами; этот литературный прием я заимствовал у любимого мною Цицерона, который сам перенял его у Платона. Но чтобы не отвлекаться более, вот какими словами он первый заговорил со мною.

НАЧИНАЕТСЯ БЕСЕДА ПЕРВАЯ

Августин

Что скажешь, человече? О чем грезишь? Чего ждешь? Или не помнишь, что ты смертен?

Франциск

Конечно, помню, и всякий раз мысль эта наводит на мою душу смятение.

Августин

О, когда б ты в самом деле помнил это, как ты говоришь, и заботился бы о себе! Этим ты значительно облегчил бы и мой труд, ибо неопровержимо верно, что для того, чтобы презирать соблазны этой жизни и сохранять душу спокойною среди стольких мирских бурь, нельзя найти средства более действительного, нежели сознание собственной ничтожности и постоянная мысль о смерти, при условии, что эта последняя не скользила бы поверху, а внедрилась до мозга костей. Я сильно опасаюсь, что в этом деле, как я замечал у многих, ты сам себя обманываешь.


С этой книгой читают
Предлагаемый читателю полный перевод «Канцоньере» сделан в 1985–86 гг. Книга также содержит комментарии, направленные на то, чтобы объяснить русскому читателю многочисленные отсылки исторического, мифологического, литературного характера. Намерение Алексея Бердникова состоит не в том чтобы поэтически перевоплотить оригинал, но в том, чтобы возвратить тексту дух Петрарки, передаваемый языком, характеризуемым приподнятостью. Перевод «Канцоньере» не
«Ренессанс» переносит читателя в эпоху Возрождения – литературного, интеллектуального и художественного расцвета, зародившегося в Италии в 14 веке и распространившегося в дальнейшем по всей Европе. «Сонеты» – поэтическое произведение яркого представителя эпохи раннего Возрождения Франческо Петрарки, посвященные единственной любви всей его жизни – Лауре.«Декамерон» Джованни Боккаччо – величайший литературный памятник эпохи Возрождения, стоявший у
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе п
«Лирика» – сборник элегических посвящений древнеримского поэта Публия Овидия Назона (лат. Publius Ovidius Naso, 43 г. до н. э. – 18 г. н. э.). *** Автор воспевает достоинства прекрасной возлюбленной, личность которой скрыта под именем гречанки Коринны. Другими выдающимися произведениями поэта являются «Героини Овидия», «Метаморфозы», «Скорби Овидия», «Наука любви», «Фасты», «Лекарство от любви», «Ибис» и «Понтийские письма». Публий Овидий Назон,
«Письмо к потомкам» – произведение яркого представителя эпохи раннего Возрождения Франческо Петрарки (итал. Francesco Petrarca, 1304 – 1374).***Автобиографическое сочинение. Петрарка вспоминает, как в Риме он был увенчан лавровым венком в знак признания лучшим из поэтов. Но что такое Слава в сравнении со Временем?Франческо Петрарка оставил большое творческое наследие. Кроме прочих творений его перу принадлежат «Письмо к потомкам», «Сонеты».Гениал
Раскрыв эту книгу, каждый образованный человек сможет насладиться емкостью содержания, поэтичностью формы и афористичностью изложения великих притч мира. Эти короткие поучительные истории заставляют задуматься, порой переосмыслить прожитое и выбрать верное направление в дальнейшей жизни. Ведь притчи, повествующие о поисках истины, силе веры и свете мудрости, актуальны для читателей любого возраста и социального положения. Затейливые истории мудре
В книге «Подельник эпохи: Леонид Леонов» известный прозаик Захар Прилепин выступает как исследователь творчества одного из интереснейших писателей XX века. Невероятно, сколько событий могло уместиться в жизнь одного человека: белогвардейский офицер и рядовой красноармеец; литературный преемник Максима Горького и мэтр, которого с девяностолетием поздравляет Михаил Горбачев… Славе его первых романов – «Барсуки», «Вор» – завидовали Булгаков и Набоко
«Как рыба в воде» – теперь это о вас. Люди, освоившие методику Терри Лафлина Total Immersion, способны плавать без устали часами, получая наслаждение от каждого своего движения. В этой книге вы найдете объяснения и упражнения, которые шаг за шагом приведут вас к хорошей технике, от которой, по словам автора, зависит 70 процентов результата в плавании. Эта книга необходима всем, кто хочет научиться плавать свободно и правильно, а особенно тем, кто
Элен и её муж герцог Ричард Гранчестер ожидают появления на свет малыша. Однако герцог даже не предполагал, что за ним охотится Аид и что его сына будет воспитывать андроид.
«…– Не жаль вам дочь? – спросила она отца, все так же всматриваясь в мое лицо, словно пытаясь прочесть там что-то. – Обратно ее вам уже никто не отдаст. Вы теряете ее навсегда.– Вы так спрашиваете, словно я ее в крематорий привел. Выучится и станет работать на государство. Чего жалеть? – отмахнулся отец.– Ты слышала его, девочка, – она, наконец-то, проявила эмоции, и ее глаза злобно блеснули. – Запомни этот момент. То, что ты чувствуешь сейчас, н