Было нечто зловеще гипнотическое в ночной езде на машине. Руль под ладонями был теплым и казался почти живым. Она тоже чувствовала себя живой – впервые за долгое время. Энергия бурлила в ее жилах, предвкушение оставляло на языке металлический привкус – такой острый, что она могла ощутить его физически. Ночь была темной, но утром все, абсолютно все должно было стать новым и замечательным. Она представляла, как восход солнца омывает все розовым и желтым светом, делая идеальным.
Нужно только пробиться на другую сторону. И она могла это сделать. До утра уже было рукой подать, и она была готова.
Она думала о том, что дарило ей подлинное ощущение покоя – в первый раз за долгое время.
Но покой треснул и раскололся, когда она услышала шорох на заднем сиденье, потом капризный кашель, потом громкий вдох. Она ощутила прилив неподдельной, усталой ярости.
«Не плачь, не смей плакать…»
Первый вопль был настолько громким, что мог бы разбить стекло, а мгновением позже к нему присоединился плач второго ребенка – не в лад и невпопад. Она почувствовала, как ее грудная клетка прогибается под тяжестью первобытного, неприкрытого раздражения. На глаза ей навернулись слезы, и она стерла их, думая: «Все в порядке, все в порядке, все будет в порядке, ты знаешь, что делать». Протянув дрожащую руку, включила радио, прибавила громкость и заставила себя продолжать дышать, дышать, в то время как дети продолжали вопить. «Тише, милые», – артикулировала она, но не сказала этого вслух, потому что они все равно не услышали бы и не поняли бы.
Утро приближалось. Она пыталась вообразить, как на черном горизонте разгорается рассвет, ведя ее в будущее. Музыка поможет. Должна помочь.
Она вела машину через длинный, холодный туннель ночи, слушая крики на заднем сиденье, пока они не перешли в икоту, потом постепенно превратились в тихое капризное хныканье, а потом наконец прекратились. Выключила музыку и свернула влево, с одной узкой неосвещенной дороги на другую. Она внимательно следила за GPS-навигатором на своем телефоне – это был единственный способ как-то ориентироваться здесь, в глуши. В этот ночной час в загородной местности Теннесси было темно, как на дне колодца. Поблизости не было даже поселений, достойных упоминания. Она едва могла различить слева слабый отблеск на небе – видимо, там находился Нортон, насколько можно было судить. Она находилась в малонаселенной части штата у подножия холмов – здешние жители-параноики строили укрепленные жилища и всегда держали под рукой оружие; возможно, кое-где сохранились старые охотничьи хижины, обитатели которых питались тем, что могли добыть на охоте. Некому было заметить, как она куда-то едет.
Она превратила эту поездку в работу, выполняемую по жесткому графику. Одна ночь за другой, такие же, как эта, всегда по одному и тому же расписанию. Множество проселочных дорог, почти ненаезженных грунтовок. Ей все равно. Девочек всегда было трудно успокоить, все ее соседи это знали. Она видела, как люди часто бросают на нее мрачные взгляды, словно говоря: «Ты что, не можешь заставить их помолчать?»
Она посмотрела на детей в зеркало заднего вида и ощутила, как к глазам снова подступают слезы. Безнадежные, беспомощные, злые слезы. «Я люблю своих детей. Действительно люблю. Так будет лучше». Завтрашний день будет другим. Завтра все будет правильно. Она просто должна держаться за это убеждение.
Она плавно остановила машину и опустила стекло. Сначала до ее слуха донеслось кваканье – хор лягушек был таким громким, что ввинчивался в уши, точно сверло. Дорога, на которой она остановилась, была заасфальтирована – но давно и небрежно, и по краям осыпалась; обочины изрядно раскисли. Развернуться и поехать обратно? Невозможно.
Здесь, на дне ночи, воняло стоялой водой и гнилью. Это не был запах чистой воды, как бывает у озера. Здесь было полным-полно старых, застоявшихся прудов, поросших ряской.
И у людей были причины держаться подальше отсюда.
Она сидела, фальшиво напевала себе под нос и долго-долго вслушивалась в ночные звуки. Девочки молчали, и, посмотрев в зеркало заднего вида, она увидела, что их ангельские личики выражают лишь покой – дети уснули.
«Я просто должна повернуть машину обратно и забыть обо всем», – подумала она. Но правда заключалась в том, что если она сделает это, если поедет домой, то потом все равно окажется здесь – завтра, через неделю, через месяц. Она слишком хорошо знала себя, чтобы поверить, будто она может настолько измениться. Трепет в желудке, зудящее желание двигаться куда-то… оно было сильно до невыносимости. Только поездки на машине спасали ее в последние несколько недель.
Но вскоре и они перестанут помогать.
Свет чьих-то фар вдали застал ее врасплох, она едва не ахнула. Но потом вздохнула с облегчением, поскольку это означало, что с ожиданием покончено. Теперь она ощущала прилив предвкушения, словно обещание утра, разгорающегося на горизонте, уже начало сбываться.
– Все будет в порядке, – сказала она своим детям. Те едва заметно пошевелились во сне. – Мамочка обо всем позаботится.
Ей нужно было лишь решиться и быть сильной.
ГВЕН
Все начинается очень славно, потому что вечером в пятницу приходят документы на усыновление.
Сэм Кейд, мой любовник и семейный партнер, теперь официально становится приемным отцом для моих детей, Ланни и Коннора Прокторов. И когда мы получаем это судебное постановление, садимся вместе с детьми за стол, едим торт, обнимаемся и плачем от радости, и любовь между нами так сильна, так велика, что распирает меня изнутри. И все выходные проходят просто чудесно. Лучше, чем когда бы то ни было.
Но утром в понедельник, в темный час перед рассветом, я просыпаюсь с бешено колотящимся сердцем и с тяжелым, мгновенно возникшим убеждением в том, что что-то не так. В горле у меня ощущается слабый привкус крови – остаток кошмара, который ускользает в туман прежде, чем я успеваю запомнить его.
Не считая шепота, последнего тихого слова. «Джина». Мое старое имя, которое теперь для меня мертво, потому что Джина Ройял, бывшая жена серийного убийцы, – лишь воспоминание, призрак. Но мне слишком хорошо знаком этот голос из кошмара, и я чувствую, как в моих жилах бурлит адреналин. Мне приходится напоминать себе, что этот голос – не настоящий, не может быть настоящим, что мой бывший муж, Мэлвин Ройял, мертв и гниет в земле, его больше нет. Но моему телу плевать на логику. Оно просто реагирует на его голос, и я не могу контролировать эту реакцию… пусть даже этот голос – лишь плод моего измученного воображения.
