Я считаю дни недели, оставляя ногтем едва видные отметины на полу в углу своей комнаты. Посеревшая от времени доска из мягкого дерева легко поддается. Я не знаю, совпадают ли мои метки с тем, какой сегодня день на самом деле. Может да, а может и нет. Просто решила начать считать, как только прояснилось в голове. Это был мой первый маленький ритуал. Когда я стала покидать свою комнату, к нему быстро добавлялись новые, украшая мою рутину, помогая отвлечься. Так было легче пережить время. Среди повседневных заданий, что я себе придумывала, были, например, такие: хотя бы раз за день обойти весь дом, до куда могу дотянуться, без единого скрипа (самое сложное); поговорить с дворовым псом (кажется, мы начали понимать друг друга); пересчитать кольца цепи. Последнее мне нравится больше всего. Несмотря на то, что количество колец всегда одно и то же, я все равно старательно пересчитываю каждое, перебирая их пальцами по одному. Они прохладные, чуть шершавые и пахнут железом. Все одинаковые, где-то с мизинец. Их всего триста восемьдесят. Дойдя до последнего, я принимаюсь измерять ими расстояния. До печки сто пятьдесят шесть колец. До ближнего окна – ровно двести. До дальнего – триста девятнадцать. До двери – примерно четыреста двадцать, но точно я не знаю.
Помню, как ночью в мой второй понедельник в комнату снова пришел тот, первый мужчина. Так я поняла, что их было семь, и стала называть их по дням недели. Они же звали меня «сестрицей», хотя из них никто, по-видимому, не приходился друг другу братом. Однако Понедельник среди них считался за старшего, и его все слушались. Этот «братец» самый высокий из семи, но и он немного ниже меня, зато жилистый и тяжелый. Помню, как от него пахло брагой и потом. Помню, что уже не было так страшно. Я просто смотрела в стену и про себя считала. Когда я досчитала до четыреста семи, он ушел.
Вторник был хуже всех, я не хочу о нем вспоминать, но и забыть не могу. Скажу лишь, что его смерти я желаю больше собственной. Среда был одноглазым и всегда уходил прежде, чем я досчитаю до ста. Четверг никогда не разговаривал со мной. От этого было легче считать, не сбиваясь. Пятница, наоборот, постоянно что-то влажно шептал мне на ухо. Изо рта у него воняло кислым, а ладони его были холодными и мокрыми. Суббота – единственный, кто не трогал меня. Вид у него каждый раз делался смущенный. Он садился на край кровати и шепотом просил меня издавать звуки, пока я не досчитаю до тысячи. Я подыгрывала ему, это было несложно. Притворяться вошло у меня в привычку. Воскресенье был самым младшим среди них и еще не носил бороды. По сравнению с остальными, он вел себя робко и старался не смотреть на меня, а когда наши взгляды пересекались, он виновато отводил глаза. Слезая с меня, он брал мою руку и еще долго лежал рядом, никуда не уходя, говорил что-то про любовь, но его слова я никак не могла запомнить, словно, вылетев из его рта, они встречали невидимый барьер, доносясь до меня лишь приглушенным эхом.
Утром третьего вторника они посадили меня на цепь, но дверь в мою комнату оставили незапертой. На всякий случай я досчитала до пятисот после того, как они ушли, и убедившись, что меня никто не видит и не слышит, принялась исследовать дом, внимательно изучая новое пространство, предоставленное мне. С удивлением для себя я обнаружила, что это не обычная изба, а настоящие каменные хоромы с лестницей, ведущей на второй этаж. Подняться туда я не смогла, потому как в моей цепи, как мне теперь известно, всего триста восемьдесят колец. Дотянуться до двери во двор тоже не вышло, зато оба окна были в моей досягаемости. Крошечные, на вид пролезть в них было невозможно, но я все же открыла ближнее к моей комнате, и выглянула наружу. Раздался дрожащий скрип натянувшейся веревки, и прямо передо мной вскинулся на задние лапы черный лохматый пес – сплошные зубы, когти и шерсть. Не знаю, как я успела отпрянуть назад, не став ему добычей. Пес заливался яростным лаем, разбрызгивая слюну. Я тут же захлопнула окно. Меня охватило отчаяние, путь на свободу был закрыт. До двери не добраться, снаружи демон, готовый разорвать меня на части. Внутри ничего, чем можно было бы избавиться от оков. Только печь, пара ведер с водой и щелоком, бочки, какие-то тряпки, солома, деревянный ковш, глиняные горшки самых разных размеров и прочая бесполезная утварь. Я вернулась к себе в комнату и осмотрела крепление цепи, прибитое к полу. Я дергала, пыталась расшатать, тащила, но все было без толку. Оставив последние силы в тщетных попытках освободиться, я уселась на пол и стала иступлено считать кольца. Триста восемьдесят, как я уже говорила. Триста восемьдесят железных звеньев – мера отведенной мне свободы. Спасибо, «братцы». Не то чтобы самой дойти до отхожего места, даже до выхода не дотянуться. Что за порядки в этом мужском доме? Может быть я сама в этом виновата? Может быть, я заслужила эту участь? Чем я лучше злобного дворового пса, что сидит на привязи? Я перебирала холодные железные кольца и спрашивала себя снова и снова, почему так происходит, но не могла найти ответ.
