* * *
– Смотри какой! Давай, выходи!
Он был совсем никакой. Что там такого «какого» увидела Танька, я не поняла. Честно смотрела, искала. Так долго смотрела, что Танька толкнула меня в бок, а «какой» заерзал на лавке.
Невысокий, с вытянутым лицом, еще и смотрит исподлобья. Мазнул по нам взглядом – тяжелым таким, килограммов на тридцать – и отвернулся. Нет, сначала ухмыльнулся – и я поняла, что о его визите мечтают все ортодонты страны.
– Ну, чего? – щипала меня в плечо Танька. И хихикала. Как раз на ее хихиканье «какой» и оборачивался. Но как только он делал движение головой, Танька предусмотрительно отступала, давая мне возможность насладиться его недовольством.
Любила она так делать – спровоцировать, а потом наблюдать, что будет. Наблюдатель, блин.
Наша жертва сидела на лавочке, вытянув вдоль спинки левую руку, раздраженно смотрела по сторонам.
Стороны были весьма живописны – ровные дорожки, кустики все на одном уровне, бордюрчики, деревья – головки-шапки. Еще и небо голубое. Еще и солнце. В сотне метров неспешно плещется залив Волги. Красота. Слева – это от меня, а от «какого» – справа высится гостиничный комплекс, посверкивает затемненными стеклами.
Я получила очередной тычок и опустила глаза. Нет, не красота. Зачем мы вообще сюда поехали?
– Что я ему скажу? – уперлась я спиной в жесткое Танькино плечо. Плечо было непреклонно, как и Танька.
– Так и говори: «Будьте моим мужем».
– Мы даже не знакомы!
– Потом познакомитесь. Он на тебя вчера весь вечер глядел.
Как? И он?
Не помню. Я вообще не очень хорошо помню, что было вчера. А была пятница. До дня моей свадьбы месяц. Месяц! До события всей моей жизни! Вчера я была уверена, что все хорошо. Дальше наблюдался некоторый провал. А сейчас я стою на улице под солнышком в глубоком убеждении, что все плохо. И на себя вчерашнюю я смотрю, как на круглую дурочку.
Что я могу сказать потомкам в свое оправдание?
Никогда! Не выходите! Замуж! За! Поэтов!
Никогда! Никогда! Никогда!
И даже не мечтайте! И не начинайте собираться это делать.
Поэты – не мужчины. И вообще – не люди.
Вот с чего Андрею взбрело в голову, что Софонин на меня смотрит? Ну да, смотрит. А что ему еще делать, если у него есть глаза. И сидит он напротив меня. И у всех вокруг настроение хорошее. Чего нам друг на друга не смотреть? И даже порой на какое-то время цепляться взглядами.
На вчерашнем банкете мы с Танькой хихикали, пили шампанское, обсуждали незнакомца напротив, что сидел рядом с Софониным. Хорошо обсуждали, ни одной грязной косточки не оставили – все были чистые. А что еще делать, если сидит такой и с мрачным видом ужинает. Это на банкете-то! Где надо веселиться и шалить. Вот мы и шалили…
– Ну, давай! – Плечо у Таньки железное. Как стукнет, сразу начинаешь анатомию вспоминать – какие жизненно важные органы задеты. А еще она настойчивая, не увернешься, под скатерть не спрячешься.
– Давай, – шипела мне в затылок Танька, обдавая сигаретным дымом.
И я дала. Сделала шаг вперед.
Мужчина коснулся носа и вновь вперился в кусты. Я выдохнула, выпуская из себя не только воздух, но и заранее составленную фразу. Не нужна она пока, пусть погуляет.
Все было бы ничего… Все было бы отлично… Мы смеялись, пили за кино. Сидящий напротив представился, и я тут же забыла его имя. Потому что так весело было говорить про кино и видеть, как собеседник зеленеет от раздражения, но держится. Ну и Софонин смотрел. Кстати, чего смотрел-то? Человек совсем не в моем вкусе.
– За кино! – подняла я бокал.
А Андрей сидел там… далеко… На другом конце этого бесконечно длинного и неправильно широкого стола. Следил.
Ну да, я к нему не села, потому что не хотелось скучать под официальные речи богатых чиновников – они организовали этот выезд писателей и поэтов в богатый пансионат и теперь желали высказаться. Мы же с Танечкой собирались пить шампанское и веселиться.
И мы веселились.
А Андрей… Он, видимо, тоже что-то делал. Но не такое веселое, как мы. Поглядывая в его сторону, я видела – мрачен мой милый. Ой как мрачен.
А то Андрей меня первый день знает. Или разглядел что неожиданное. Все же знакомое, все понятное. Я всегда такой была.
Это я так думала, не он.
Короче – мы больше не женимся.
Что самое обидное? Платье.
Я его купила. Как раз перед поездкой. Отдала обшивать кружевом.
И куда я вся такая в платье, но без загса?
– Я все равно выйду замуж! – крикнула я Андрею, когда он заявил, что через месяц ничего не будет. Мы больше не женимся!
Кричать было неудобно, потому что оба мы стояли голые. В ярости хорошо бить посуду, комкать подол юбки или швырять передник. Бросая обвинение, хорошо бы схватить оппонента за рукав, за плечо, за… Неважно за что. А тут – и не схватишь ни за что. Стоит такой Андрей, слегка сутуловатый, с брюшком – это когда уже некрасивая складка под ним появляется, – упирает руки в бока этого самого брюшка, думает, наверное, что выглядит в этот момент брутально. Ни фига! Брюшко – я на него и смотрела, – слегка волосатое, чуть приподнималось, когда Андрей орал:
– Ты как себя вела? Да вы там вообще чуть ли не целовались.
– Когда? – взмахивала я руками. Сразу же захотелось одеться – неудобно. От этого мысль сбилась. Ярость и ощущение неудобства положения рядом не стоят. Ярость с шипением гаснет. – Там такой стол широкий был, что для поцелуя пришлось бы лечь на него.
– Да ты почти легла! – Андрей поступал мудро – он не шевелился, только все больше и больше гнул плечи. – Ты и замужем будешь так себя вести!
– А что должно измениться? – возмутилась я.
Как будто штамп в паспорте включает программу по перезапуску человека.
– Все должно измениться! Ты будешь моей женой! Моей!
Вот так новость! А я думала, что это он станет моим мужем. Моим. Стеной и опорой.
Я представила эту стену, на которую можно опереться. Невысокая такая получилась. Толстенькая. Заборчик. Кирпичный. С фигурными прорехами.
И фыркнула. Ну смешно же! Представила, как расскажу об этом Таньке.
Дальше ничего не представилось, потому что Андрей сдернул с кровати халат. И, как прокуратор Иудеи Понтий Пилат, шаркающей кавалерийской походкой, в развевающемся плаще, вышел из номера.
Дверь хлопнула. Я как-то разом устала. Поискала глазами свой халат, не нашла. Подумала, не закрыть ли номер на ключ, чтобы этот выхухоль пострадал в коридоре. Ничего не придумала и упала на кровать.
Закрыла глаза. Открыла глаза. И минуты между этими действиями не прошло.
В дверь стучали.
Я потянула к себе телефон. Ай да я умница! Выключила звук. Пять пропущенных от Таньки. Три часа ночи. Отличное время для пробуждения.
Хорошо сообразила натянуть на себя простыню, а то бы вышла вся такая… в костюме Евы.
