Брат как-то сказал мне одну фразу. Главный враг человека – он сам.
Как же это справедливо!
Жаль только, что мы понимаем это слишком поздно.
Правда теперь Тамерлан говорит, что пока человек жив ничего не поздно.
Тамерлан жив.
И я жив. Только вот почему-то назвать свою жизнь настоящей, нормальной полноценной я не могу.
Я знаю, что и Там не может. Но у него хотя бы появился шанс.
Зоя снова с ним. Я знаю, что все сложно. Мы говорили с братом. Светлячок потеряла мужа, её дочь – дочь нашего Тамерлана – серьезно больна.
Тамерлан теперь нужен Зое как донор, она ждет ребенка. Отношения у брата и его любимой женщины сложные. Сам он мне мало что рассказывает. Но у меня в доме есть шпион.
И это даже не мама. Айна. Женщина, которая заправляет всем в доме Тамерлана. Мы часто созваниваемся с ней. Она рассказывает новости. Спрашивает обо мне. А что я могу сказать?
Я вижу. Я стою на ногах.
Можно сказать – твердо стою. Я занимаюсь строительством. Да, я не архитектор, не конструктор, не художник не строитель. Я все вместе. А еще я экономист. В общем, я участвую в проектах с нуля, задолго до фундамента, и до последнего заехавшего в дом или квартиру жильца, или арендатора, если речь идет о торговых площадях, которые мы строим, чтобы сдавать внаем.
Я некоторое время работал на Севере. На Дальнем Востоке. Мы занимались строительством в основном небольших микрорайонов, компактных комплексов, коттеджных поселков.
Сейчас я параллельно работе учусь заочно, все-таки архитектура меня действительно сильно увлекает. Третье высшее лишним не будет.
Кто бы мог подумать, что мажор Умаров, которого многие считали тенью успешного брата добьется успеха, будет столько пахать, вкалывать, да еще и учиться?
Кто бы мог подумать, что Умаров останется одинок, несмотря на славу самого завидного холостяка будет жить как отшельник?
Почти четыре года. Чуть больше, чем четыре года.
Нет, это не значит, что я живу совсем как монах. Сначала был момент, пустился во все тяжкие, но это очень быстро прошло.
Очень быстро. Меня еле-еле на пару недель хватило.
Потом… Потом суп с котом, как любил говаривать мой дед, тот самый с котором мы смотрели старые фильмы, слушали песни.
«Надежда – мой компас земной» – это же как раз от него.
Надежда. Моя фантомная боль. Знаете, когда тубу уже что-то отрезали давно, а оно болит.
Каждый день болит. Ноет, тянет, иногда дергает до дрожи.
Мне казалось, что я забуду, что время лечит. Видимо, у этого лекарства слишком пролонгированное действие.
Слишком.
Столько времени, а я до сих пор помню ее запах. Иногда мне кажется, я его чувствую, тогда я стараюсь быстро закрыть глаза, чтобы попытаться услышать знакомый голос. Словно я снова слеп.
Иногда я думаю, что, если бы я все еще был слеп мне было бы проще найти ее.
Или понять, что ее нет. И это навсегда.
– Она сюда не приезжала, и вообще, мы эту тварь неблагодарную давно не видели! Как бабушка умерла, так и… А она обещала помогать. И вообще. Квартиру бы свою могла нам подарить, у меня дети, а она все равно там не живет!
Помню, как хотелось показать этой наглой тетке кто на самом деле «неблагодарная тварь», но я промолчал тогда.
Надежда обещала, что вернется через две недели. Но она не вернулась. Не писала, не звонила. Никому. Ни мне, ни Тамерлану, ни даже другу ее отца Товию.
– Нет, Ильяс. Я знаю ровно столько же сколько и вы. Я не стал бы скрывать ее, честно. И сам уже беспокоюсь и хочу навести справки. Да, ее отчим Леонид тоже ничего не знает.
Я только вернулся после обследования. Все еще был слеп и на коляске. Но я заставил Тамерлана отвезти меня в родной город Надежды.
Она туда не приезжала. Не появилась ни на квартире родителей, ни у родной тети, которую я вряд ли бы назвал родной.
Мне предстояло длительное лечение. Я сам не мог заниматься поисками – какой сыщик из незрячего инвалида?
Тамерлан нанял кого-то, но, увы…
Вроде бы девушка, похожая на Надежду ехала утренним поездом. Вроде бы она вышла раньше, не там, где должна была. А может и нет.
На этом все следы обрывались. В ее родном городе – в Руднике – никто из старых знакомых Надежду Воробьеву не видел.
Пропала, словно канула в Лету.
Но я не готов был смириться с таким исходом. Я хотел найти ее. Для этого мне еще быстрее нужно было встать на ноги.
И я встал. Мне потребовалось полгода, но я встал. С глазами все обстояло еще хуже, чем с ногами.
Доктора были правы – время я упустил. Но все же…
На ноги меня поставили в Германии. А глаза вылечили в Москве.
Да, полноценно восстанавливать здоровье мне пришлось еще долго, мучали и до сих пор напоминают о себе боли в пояснице. Да и вижу я не очень хорошо. Особенно в сумерках. Или, когда солнце светит слишком ярко.
Как сейчас.
Я лежу на шезлонге, у бассейна, у того самого, где когда-то плавал мой Воробушек.
Поздняя осень на Кипре прекрасна. Нет удушающей жары, влажности.
Нет толп народа, нет мамочек, с вопящими детьми.
Я люблю детей, но не всех. Некоторые меня раздражают. Хотя, как ни странно, с Сандро – приемным сыном Тамерлана – мы дружим.
Наверное потому, что мы оба молчуны и ворчуны.
Да, да, компанейский парень, весельчак, мажор и плейбой Ильяс Умаров стал почти мизантропом.
Я не нашел моего Воробушка.
Раньше я думал, что слепота и инвалидность – вот самые страшные наказания за мои прегрешения.
Как же жестоко я ошибался.
Мир без Надежды – вот самое страшное, что могло со мной случиться и случилось.
И как бы я не пытался искупить вину – это моя кара.
Мир без Надежды. Кадар. Судьба…
Неожиданно резкий заливистый детский смех заставляет меня поморщится.
Все-таки дети тут есть. И родители, которые не умеют за ними следить!
Смотрю на белобрысого пацаненка лет трех, который стремительно летит по дорожке к бассейну. Она в специальном жилете для плавания, но это не значит, что прыгать в воду ему безопасно. И потом, он может шмякнуться, растянуться на дорожке, разодрать коленки.
Хочется прибить его нерадивую мамашу!
– А-ха-ха! Ма! Шматли где я! – он останавливается и машет, а потом подбегает прямо к тому месту где лежу я и с размаху бросается в воду, брызги разлетаются довольно приличные. Не могу сказать, что он меня окатил с ног до головы, но…
– Ник! Ник, стой! Туда нельзя, Ник!
Мне кажется, что меня засасывает в черную глухую воронку, память выбрасывает наверх самые яркие эпизоды прошлого, окатывая жидким азотом воспоминаний. Ледяным. А потом поджигает и я горю…
Голос. Этот голос…
– Ник, солнышко, я же просила тебя не прыгать в воду! Извините, пожалуйста…
Это нежное чириканье…
Я смотрю на стройную, невысокого роста блондинку. У нее идеальная фигурка. Прямые вытянутые блестящие волосы. Она словно сошла с рекламной картинки. При этом я готов поклясться, что все в ней натуральное, ну, за исключением подкрашенных локонов.
